У опального Молотова в 1949 году была арестована жена Полина Жемчужина. Переводчик Сталина Валентин Бережков пишет:
Молотов рассказывал, что, когда встречал в кремлевском коридоре Берию, тот, поравнявшись, шептал ему на ухо: «Полина еще жива»…
В том, что отец его мог организовать убийство вождя, фактически признавался Серго Берия:
В 1952 году мой отец уже понимал, что терять ему нечего… Мой отец не был ни трусом, ни бараном, послушно идущим на бойню. Я не исключаю, что он мог что-то замышлять… Для этого в органах у него всегда были свои люди… Кроме того, у него была своя разведывательная служба, которая не зависела ни от какой существующей структуры.
Именно Берия велел охране не беспокоиться, когда она обнаружила неподвижного и беспомощного Сталина на полу кунцевской дачи. Такое впечатление, что он изначально знал, что конец близок, по крайней мере ему было трудно скрыть радость от того, что вождь умирает.
Хрущев вспоминал:
Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против него. И ругал его, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать! Интересно, впрочем, что, как только Сталин пришел в чувство и дал понять, что может выздороветь, Берия бросился к нему, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся на ноги и плюнул на пол.
Об этом свидетельствует и Светлана Аллилуева:
Только один человек вел себя почти неприлично – это был Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были – честолюбие, жестокость, хитрость, власть, власть… Он так старался, в этот ответственный момент, как бы не перехитрить и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу. Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного – отец иногда открывал глаза, но, по-видимому, это было без сознания, или в затуманенном сознании. Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза; он желал и тут быть «самым верным, самым преданным» – каковым он изо всех сил старался казаться отцу и в чем, к сожалению, слишком долго преуспевал… А когда все было кончено, он первым выскочил в коридор и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывавший торжества: «Хрусталев! Машину!».
Эта фраза – как бы рубеж, отделяющая одно время от другого. Хрусталев, это начальник охраны Сталина, он Берии не подчиняется. И, отдавая приказание, Берия показывает, кто в доме хозяин. «Хрусталев, машину!» – это как слова Палена, сказанные Александру I после убийства его отца Павла: «Ваше Величество, довольно ребячиться, идите царствовать», или как фраза матроса Железняка Учредительному собранию: «Караул устал – хочет спать». Началась другая эпоха, эпоха Берии.
Георгий Жуков видел Лаврентия Берию на Пленуме ЦК, который происходил во время агонии Иосифа Сталина:
При внимательном наблюдении, хотя его глаза и были прикрыты очками, все же в них можно было рассмотреть хищность и холодную жестокость. Всем своим видом и развязанностью он, видимо, старался подчеркнуть и дать понять: хватит, мол, сталинских порядков, натерпелись при Сталине, теперь у нас все будет по-иному.