Сен-Жак жестом попросил ее замолчать.

— Перестань, — мягко сказал он.

— Дети? Джеми? — Она вдруг стала, как безумная, озираться вокруг.

— Нет. Речь о тебе. Ты надеешься, что Дэвид ничего не станет предпринимать? Что он заберется в какую-нибудь вазу династии Винь или Минь и будет притворяться, что с его женой и детьми все в порядке, что им ничто не угрожает, опасность нависла только над ним? Нравится вам это, девочки, или нет, но мы, мальчики, по-прежнему думаем, что отгонять от пещеры тигра — это наша работа. Искренне думаем, что мы больше для нее подходим. И нам приходится обращаться к силе — даже самой грубой. Именно так ведет себя сейчас Дэвид.

— Когда это успел мой маленький братик стать таким философом? — поинтересовалась Мари, внимательно изучая лицо Джона Сен-Жака.

— Никакая это не философия, девочка, я просто знаю это, вот и все. И большая часть мужчин думает точно так же... Приношу извинения феминисткам.

— Не надо извиняться. Большинство женщин поступили бы так же. Ты что, думаешь, что твоя старшая, столь ученая сестра, которая общалась в Оттаве с самыми крупными экономистами, по-прежнему дико визжит, если увидит на кухне мышь, а при виде крысы падает в обморок?

— Некоторые женщины, те, что поумнее, бывают более честными, чем остальные.

— Согласна с тобой, Джонни, но ты не уловил мою мысль. Давид так хорошо вел себя последние пять лет. Каждый месяц он становился хоть и немного, но лучше, чем был в предыдущем. Он никогда не сможет полностью излечиться, и мы все знаем об этом, слишком серьезно он ранен, но кошмары и ярость, терзавшие его, полностью исчезли. Одинокие прогулки по лесу, после которых он возвращался с синяками на руках, потому что лупил что было мочи по стволам деревьев; слезы, которые он глотал, забившись ночью к себе в кабинет, потому что внезапно снова забывал, кто он и что он сделал, представляя о себе невесть что, — все это исчезло, Джонни! Перед нами уже забрезжил настоящий солнечный свет. Понимаешь, что я имею в виду?

— Да, понимаю, — торжественно заявил брат.

— Происходящее сейчас опять может возвратить этот кошмар — именно этого я так боюсь!

— Будем надеяться, что все это скоро кончится.

Мари замолчала и вновь внимательно посмотрела на своего брата.

— Вот что, братик, я знаю тебя слишком хорошо. Ты уходишь от разговора.

— Ничуть.

— Нет, пытаешься... Ты и Дэвид? Я никогда не понимала этого! Два наших старших брата — такие солидные, такие компетентные люди, если и не с интеллектуальной точки зрения, то с прагматической — несомненно. И тем не менее он выбрал тебя. Почему, Джонни?

— Перестань копаться в этом, — коротко отрезал Сен-Жак, убирая ладонь с руки сестры.

— Но я должна знать! Это моя жизнь! Он — смысл жизни для меня! Не может быть больше никаких тайн, если мы говорим о нем, — я этого просто больше не вынесу!.. Почему Дэвид выбрал тебя?

Сен-Жак откинулся на спинку кресла, провел ладонью по лбу, затем поднял глаза, в которых читалась безмолвная мольба.

— Ладно, я знаю, что ты хочешь услышать. Помнишь, лет шесть-семь назад я оставил наше ранчо, сказав, что хочу попробовать жить своей жизнью?