— Черт подери, что он узнал?

— Как я уже упомянул, он заломил безумную почасовую ставку — я имею в виду, что это сильно урезало мою собственную долю. Понимаешь, мне кажется, что нам надо утрясти наши расчеты.

— Что ты о себе возомнил? Черт тебя дери! Я послал тебе три тысячи долларов! Пятьсот для телефонщика, полторы тысячи для этого заглядывающего в замочные скважины жалкого шпика, называющего себя частным детективом...

— Только потому, что он больше не служит в полиции, Рэндолф. Как и я, он сбился с пути истинного, но здорово знает свое дело. Итак, по рукам или я ухожу...

Величественный профессор правоведения с гневом взглянул на опозоренного и лишенного мантии адвоката — старого человека с землистым лицом.

— Как ты смеешь?

— Фу-ты ну-ты, Рэнди. Ты, похоже, веришь всему, что пишет о тебе твоя любимая пресса? Ладно, объясню тебе, почему я такой смелый, мой старый неразумный друг. Я наблюдал, как ты подробно комментируешь свои же собственные эзотерические интерпретации сложных юридических вопросов, как ты глумишься над всеми честными решениями, которые принимались в судах нашей страны за последние тридцать лет. Ведь у тебя нет ни малейшего понятия о том, что значит быть бедным и голодным или носить у себя под сердцем живой комочек, никому не нужный, о котором не думала, не гадала и который не сможешь прокормить. Ты у нас — любимец роялистов, мой недалекий приятель, ты делаешь все для того, чтобы люди продолжали страдать в стране, где личная жизнь становится анахронизмом, свободную мысль кастрирует цензура, богатые становятся еще богаче, а бедные вынуждены отказываться даже от детей — зародышей новой жизни, чтобы просто выжить. А ты паразитируешь на толковании неоригинальных средневековых концепций только для того, чтобы разрекламировать себя как выдающегося мыслителя-диссидента, ведущего... к катастрофе. Хочешь, чтобы я продолжал, доктор Гейтс? Честно говоря, по-моему, ты выбрал не того неудачника, чтобы выполнить эту грязную работу.

— Как... ты смеешь? — выкрикнул разъяренный профессор, брызгая слюной. Величественной походкой он подошел к окну. — Я не намерен выслушивать это!

— Нет, конечно нет, Рэнди. Но когда я был адъюнкт-профессором на правовом факультете, а ты — моим учеником — одним из лучших, но не самым ярким, — тогда тебе приходилось выслушивать меня. И сейчас я предлагаю тебе то же самое...

— Что... дьявол... что тебе нужно? — прорычал Гейтс, отворачиваясь от окна.

— А тебе что нужно? Информация, за которую ты мне не доплатил? А ведь она чертовски нужна тебе, или я ошибаюсь?

— Она должна быть у меня.

— Ты так же волновался перед экзаменом...

— Прекрати! Я заплатил и требую информацию.

— А я в таком случае вынужден потребовать еще денег. Кто бы там ни платил тебе, он может себе позволить дополнительные расходы.

— Ни доллара больше!

— Тогда я ухожу.

— Стой! Еще пятьсот, и все...

— Пять тысяч, или я ухожу.

— Это смешно!

— Увидимся еще лет через двадцать...

— Ладно... согласен на пять тысяч.

— Эге, Рэнди, с тобой яснее ясного: поэтому ты и не был блестящим учеником, а мог лишь использовать хорошо подвешенный язык для того, чтобы казаться лучшим; это и теперь заметно... Десять тысяч, доктор Гейтс, или я отправлюсь сейчас в какой-нибудь самый занюханный бар.