– Твой папочка наверняка сможет это устроить. Ведь он знает всех и вся, да? – заявила Бет.

– Но почему? – спросила Марджери. – Кто мешает тебе петь?

– Довольно, – сказала Бет.

– Ты знаешь, о чем я, – нахмурилась Иззи.

Марджери пожала плечами:

– А мне казалось, для того чтобы петь, нога вроде бы не нужна.

– Но люди не станут меня слушать. Они только и будут делать, что смотреть на мои брейсы.

– Иззи, детка, ты себе льстишь. Куча людей носит брейсы, и тут ничего такого нет. Или можешь… – Марджери сделала паузу, – просто надеть длинное платье.

– А что вы поете, мисс Иззи? – спросила София, составлявшая книги в алфавитном порядке.

Иззи сразу протрезвела и слегка зарделась:

– Ой, я люблю церковные гимны, блюграсс[1], блюзы – все, что угодно. Я как-то даже попробовала петь оперные арии.

– Тогда ты должна нам спеть. – Бет прикурила сигарету, быстро задув спичку, чтобы не обжечь пальцы. – Ну давай же, девочка! Покажи нам, что ты умеешь.

– Нет-нет, – застеснялась Иззи. – Я пою только для себя.

– Тогда у тебя будет пустоватый концертный зал, – заметила Бет.

Иззи посмотрела на девушек, затем с трудом поднялась на ноги, судорожно вздохнула и запела:

Она закрыла глаза, ее медовый голос, мягкий и сладкозвучный, наполнял маленькое помещение. Девушка прямо на глазах изменилась: ее тело выпрямилось, рот широко открылся, чтобы взять высокие ноты. Казалось, Иззи была где-то очень далеко, в своем райском уголке. Бет принялась тихонько покачиваться. Ее лицо расплылось в широкой, бесхитростной улыбке, выражавшей ничем не замутненный восторг столь неожиданным поворотом событий. Она выдохнула: «Черт побери, да!» – будто не в силах сдержать эмоций. И тут, совершенно неожиданно, София, словно поддавшись секундному бесконтрольному порыву, принялась подпевать. Ее голос, более низкий и глубокий, следовал за голосом Иззи, дополняя его. Иззи открыла глаза, и женщины улыбнулись друг другу. Их голоса взмывали вверх, тела раскачивались в такт мелодии, и атмосфера в библиотеке вдруг стала удивительно возвышенной.

Элис слушала, как поют Иззи с Софией, самогонка бродила в ее крови, тепло и музыка заставляли нервы дрожать, и она внезапно почувствовала, как внутри что-то родилось, что-то такое, в чем она сама себе не решалась признаться, нечто первобытное, связанное с любовью, утратой и одиночеством. Элис посмотрела на мечтательно разгладившееся лицо Марджери и вспомнила замечания Бет о мужчине, о котором Марджери никогда не говорила. А та, поймав на себе взгляд Элис, подняла на нее глаза и улыбнулась, и Элис с ужасом поняла, что по ее лицу бесконтрольно текут слезы.

Марджери вздернула брови в немом вопросе.

– Всего лишь ностальгия, – ответила Элис.

И это чистая правда, подумала она, хотя сама точно не знала, приходилось ли ей когда-нибудь бывать в том месте, по которому тоскует.