— Восхитительно!

— Пейте, пейте, — улыбалась Лариса, — Ксюша еще сварит.

Я опустошил чашечку и почувствовал сердцебиение.

— Однако, крепкий.

— Да, — кивнула Лариса, — настоящий мокко, надеюсь, у вас нет проблем с давлением?

— До сих пор не наблюдалось, — еле выдавил из себя я, ощущая головокружение.

Честно говоря, так плохо, как сейчас, мне еще никогда в жизни не было. В ушах звенело, во рту пересохло, в глазах быстро-быстро мелькали вспышки.

— Что с вами? — обеспокоенно подалась в мою сторону Лариса. — Иван Павлович!

Я хотел сказать, что нет никакого повода для беспокойства, открыл рот, увидел, как бешено вертящиеся стены опрокидываются на меня, попытался увернуться, и наступила темнота.

— Иван Павлович, — донеслось издалека.

— Да, — хотел сказать я, но изо рта вырвалось мычание.

— Иван Павлович, — настаивал голос.

— Вава, очнись, — вплелось сопрано Николетты, — открой глаза.

— Иван Павлович, слышите? — гудел незнакомый дядька. — Ну же…

Я разлепил веки и увидел прямо над собой чудовищный голубой потолок, украшенный золотой лепниной.

— Где я?

— Очнулся, — взвизгнула Николетта, — безобразник, напугал всех!

— Что случилось? — бормотал я, оглядываясь вокруг.

Интересно, каким образом я очутился на кровати в этой совершенно незнакомой комнате, обставленной белой мебелью с золотым орнаментом, да еще абсолютно раздетый. Неизвестный мне мужчина спокойно ответил:

— Вам стало плохо, сильно подскочило давление, раньше были такие казусы? Вы гипертоник?

— Хотите сказать, что я упал в обморок, как институтка?

— Ну, сознание теряют не только истерические особы, — усмехнулся мужчина.

— Вава, — запричитала Николетта, — ужасно, ужасно. Ты мог умереть. Я бы выплакала все глаза, стоя на коленях у памятника, в дождь и снег. Нет, ничто бы не удержало меня от визита к тебе на кладбище.

Я попытался скрыть усмешку. Николетта уже нарисовала в уме образ безутешной матери, оплакивающей сына.

Однажды мои родители заспорили, где провести август. Меня оставляли с нянькой на даче, а сами хотели поехать отдохнуть. Отец, у которого болела печень, хотел отправиться в Ессентуки, маменька, отличавшаяся богатырским здоровьем, намеревалась валяться у моря в писательском доме отдыха в Коктебеле. Но папа впервые в жизни не захотел ей уступить. Поругались они ужасно. И в конце концов отец заявил:

— Хорошо, или едем на воды, или сидим в Подмосковье.

Обозленная Николетта в сердцах выпалила гениальную фразу:

— Ладно, пусть будет по-твоему. Но имей в виду, когда кто-нибудь из нас умрет, я каждое лето стану ездить на море.

Отец просто лишился дара речи, услыхав это заявление.

Вспомнив ту, давнишнюю сцену, я усмехнулся и заметил:

— В черном платье и вуали ты будешь очаровательна.

Потом я увидел Ларису и приподнялся.

— Простите, я нахожусь у вас в доме?

— Конечно, — ответила та.

— Ничего не понимаю.

— Оставьте нас, милые дамы, — сказал врач, — посмотрю больного, и решим, как поступить.

Он быстро вытолкал за дверь Ларису, причитающую Николетту и представился:

— Ну, давайте знакомиться. Хлопов Леонид, домашний доктор Федотовых.