– И, пожалуй, не стоит распространяться о случившемся.

– Так точно, сэр.

– О боги. Никогда не чувствовал себя таким чистым.

С выгодной позиции, притаившись между потолочными украшениями, за Чудакулли внимательно наблюдал крошечный гном в котелке.

Когда Модо ушел, Чудакулли принялся тщательно вытирать тело огромным махровым полотенцем. Прежнее хладнокровие вернулось к нему, и с губ уже рвалась следующая песня.

– На второй день страшдества… я послал любимой кое-что… непристойную записку, ха, ну да, и куропатку с грушей вместе…

Гномик скользнул вниз по плиткам и стал подбираться к бодро дергающейся фигуре.

Чудакулли после пары попыток вспомнить забытый текст решил исполнить один из вариантов песенки, встречающейся на всех планетах множественной вселенной, где только случаются зимы. Частенько ее использовали в религиозных культах, правда несколько изменяя слова, но вещи, о которых пелось в песенке, имели ровно такое же отношение к богам, как, допустим, корни – к древесным листьям.

– …Солнца восход, бег олененка… – Чудакулли резко развернулся. Конец мокрого полотенца метко ударил гномика прямо в ухо и свалил на спину.

– Я видел, как ты подкрадывался ко мне! – взревел Чудакулли. – Кто ты такой? Мелкий воришка? Или, того хуже, какой-нибудь извращенец?

Гномик тщетно пытался отползти по скользкому полу.

– А ты кто такой, господин? Ты ведь не должен меня видеть!

– Я – волшебник! Мы видим все, что существует, а в случае с казначеем – даже то, чего не существует. Что у тебя в мешке, признавайся!

– Только не надо открывать мешок, господин. Тебе это совсем не понравится!

– Почему? Что у тебя там? – Гномик обмяк.

– Главное не то, что там содержится, а то, что оттуда появится. Их нужно выпускать по чуть-чуть, даже не знаю, что будет, если все они вывалятся сразу!

Явно заинтересовавшись, Чудакулли потянул за веревочку.

– Господин, ты об этом сильно пожалеешь, – взмолился гномик.

– Правда? Кстати, что ты здесь делаешь, а, юноша?

Гномик наконец сдался.

– Ну… знаешь зубную фею? Слышал о такой?

– Да, конечно, – кивнул Чудакулли.

– Ну… я, конечно, не она. Но занимаемся мы примерно одним и тем же…

– Что? Ты что-нибудь уносишь?

– Э… Не то чтобы уношу… Скорее… приношу.

– А… типа новых зубов?

– Э… типа всяких грибков, – признался гномик.

Смерть бросил мешок в сани, а затем забрался сам.

– У тебя все отлично получается, хозяин, – похвалил его Альберт.

– ПОДУШКА МЕШАЕТ, – в который раз затягивая пояс, пожаловался Смерть. – Я НЕ ПРИВЫК К БОЛЬШОМУ ЖИВОТУ.

– Лучшего живота я предложить не мог, хозяин. Ты, так сказать, взял с места в галоп.

Альберт открыл бутылку с холодным чаем. От выпитого хереса его мучила жажда.

– Все отлично, – повторил он. – Сажа, следы на ковре, выпитый херес, следы саней на крыше… Должно сработать.

– ДУМАЕШЬ?

– Уверен.

– КРОМЕ ТОГО, Я ПОСТАРАЛСЯ СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ КОЕ-КТО ИЗ ДЕТИШЕК МЕНЯ УВИДЕЛ, – гордо заявил Смерть. – Я ЧУВСТВУЮ, КОГДА ОНИ ПОДСМАТРИВАЮТ.

– Отлично придумано, сэр.

– АГА.

– Хотя не могу не посоветовать… Вполне достаточно традиционного «Хо-хо-хо». Не надо говорить ничего типа: «Трепещите, презренные смертные», если не хочешь, чтобы дети выросли ростовщиками или еще кем-нибудь в том же роде.