«Каждый из нас, — говорил Хомяков, — постоянно ищет того, чем Церковь постоянно обладает».

Святость Церкви не аллегорическая, т. к, она живет в реальных людях или для реальных людей, сколько бы их ни было, хотя бы только «два или три, собранных во имя Мое».

Но входим ли мы в это число «двух или трех»? Ищем ли мы, как надеялся Хомяков, благодати Святого Духа, воцерковляющей нас, освещающей нас, т. е. делающей нас святыми? Знаем ли мы хотя бы о том, что надо молиться о стяжании Святого Духа, то есть и своей святости?

«Утешителю, моего смысла, яко благ, скверну очистив, святости Твоея покажи (мя) исполнена».

«Святый Душе… святость всем подаждь в Тя верующим».

«Прииди к нам. Душе Святый, причастники Твоея содеявая святости, и света Невечерняго, и Божественныя жизни, и благоуханнейшего раздаяния. Ты бо река Божества, из Отца Сыном происходящий» (Канон Святому Духу, глас. 1, песни 1, 8, 6).

Недавно я видел такую молитву Святому Духу: «Душе благий и истинный. Прииди ныне с высоты святыя Твоея и вселися в ны, отыми от нас сердце каменное, и даруй нам сердце плотяное, — и благодатным веянием Твоим потреби в нас тлетворные страсти, и дух правый обнови во утробах наших. Да облагодетельствованные Тобою, мы единодушно воскликнем: видехом Свет Истины, прияхом Духа Небесного. Ему же со Отцом и Сыном подобает всякая слава, честь и поклонение. Аминь» (Записано на молитвослове Киево–Печерской Лавры, Киев, 1876).

Отцы учат, что в словах Книги Бытия о начале сотворения мира, когда была еще «тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою», надо видеть откровение о творческом акте Святого Духа.

Митрополит Филарет Московский пишет: «Действие Ипостаси Святого Духа изображается (здесь) словом еврейским (таким–то), которым в другом месте (Втор. 32, 11), Моисей выражает действие птицы, гнездящейся или сидящей с распростертыми крыльями над птенцами и их согревающей» (Записки на книгу Бытия, изд. 1876, стр. 7).

Дух Святой Своим божественным теплом выводил жизнь из «безвидности», «тьмы», и «воды». Вот где начало тепла мира ? А нас хотят соблазнить дарвинизмом.

Чем ближе конец жизни, тем сильнее любовь к умершим. Не есть ли это предчувствие встречи? Чувствуешь с радостью не только их, но и обстановку, с ними связанную, какие–то вещи, старое Евангелие и кресло, тропинку в лесу, запах сена, колокольный звон. Ничто, очевидно, не умирает из того, что как–то нужно было человеку на земле, что как–то вело его к Богу.

«Все от Него, Им и к Нему». Если, как сказал Дионисий Ареопагит, — «все вещи предсуществуют в Боге», то это значит, что все благое не может, и сейчас, и потом, и в будущем, не существовать в Боге. Мы все встретим, — все тепло земли, очищенное и святое, охватит нас и обнимет, и мы уже никогда не расстанемся с ним. Мы идем не к индийской нирване [11], но в Дом Божий, в котором будем искать глазами и найдем всех, кого успели полюбить на земле.

Святость есть действительность причастия Святого Духа. Поэтому весь вопрос о Церкви сводится к ее святости, — к ее наполненности Святым Духом, к наполненности людей, ее составляющих. Святым Духом.