— Кстати, как насчет этого дела? — Волков изобразил мизинцем и большим пальцем поллитровку. — Чисто почучуй.

— Надо бы, да врачи не велят, — вздохнул Алексей. — Сказали — только здоровый секс и долгий сон.

— Я тоже так хочу! — улыбнулся Владимир.

— Подставляй голову, обеспечу.

Улыбка сошла с лица Волкова. Он ждал. И Алексей знал чего. Просто не мог решиться. Никогда не предполагал, что это произойдет именно так.

— Ладно, резать так резать, как говорят кастраты папской капеллы. — Он сунул руку в карман рубашки. Со шлепком выложил на стол удостоверение. — Держи.

— Леха… — начал Волков.

— Я не маленький, не заплачу. Ну, что, на свободу с чистой совестью? — Алексей встал. — Ты только скажи честно, Вован. С приказом специально сюда примчался?

Волков болезненно поморщился.

— Мудак ты! — выдавил он. — Теперь верю, что башкой трахнулся. Пень мне хвост накрутил, чтобы приказ до тебя сегодня же довели. По-любому. Я его в карман сунул, думал дома тебя отловить. За стаканом оно легче переносится. А тут сюда выдернули. План оперативных мероприятий по Косте высиживают уже битых три часа. Случайно это, Леха, случайно.

— Извини.

Алексей перегнулся через стол, вытащил из дисковода свой диск, положил в коробочку и спрятал в барсетку.

— Ладно, чужого не взял, своего не забыл. Прощай. — Он протянул руку.

Владимир спрыгнул со стола.

Они пожали руки и заглянули друг другу в глаза.

— Не поминай лихом, Вован. — Алексей наклонился к уху товарища. — Только для тебя информашка. Врач сказал, на службе надо ставить крест. В лучшем случае светит статья «шесть-б». Типа сотрясения мозгов. И то если правильно себя вести буду.

Он отстранился. Перешагнул через стул.

— Погоди, Леха.

Волков зашарил в кармане.

— Тут такие дела… — Он замялся. — Я в финчасть заходил. Там насчет зарплаты — болт в солидоле. Только не отказывайся. Потом отдашь.

Он быстро достал и сунул в нагрудный карман Алексею бумажную трубочку долларовой окраски.

Алексей машинально потянулся к карману. Волков накрыл его ладонь своею.

— Бери и не выеживайся!

Алексей посмотрел ему в лицо. Уронил руку.

Он знал, по слухам и агентурным данным знал, откуда у Волкова иногда появлялись зеленые бумажки. Но здесь, он рассудил, не важно, где взял, а важно, как распорядился.

— Спасибо, брат, — тихо прошептал он. — Встану на ноги, отдам.

Развернулся и стараясь держать спину, пошел к дверям.

Он закусил губу, чтобы то, что сейчас плескалось внутри, не выплеснулось наружу раньше, чем он окажется на улице.

Подальше от этого проклятого дома.

Жизнь, суетная, исступленная, несмотря ни на что, продолжалась. В окнах горел свет и мелькали человеческие силуэты, гротескно жестикулирующие и аляповато заляпанные светом.

Сразу из нескольких окон в вечер долбилась музыка. Не та, из алабамской ночи, а примитивно-слезливая и тупо-веселая, московский римейк всего на свете. Музыка портвейна и пива, а не жидкого ромового огня. Из первого подъезда заходилась попсовым плачем звездуля, потерявшая мужа-коротышку и не нашедшая пока ничего приличнее. В окне шестого этажа пьяно-эстетично дебоширил «Ленинград», в дальнем конце из черного квадрата окна скупой пацанской слезой капал на мозги лесоповальный шансон.