К концу второго дня пути к «Гевьюн» подплыл небольшой дирижабль, а сверху впритирку пролетел вертолёт. Кумико видела, как испугались и оцепенели все, и очень обиделась и за Людвига Ивановича, и за Фрица с Карлом. Когда на ферму перепрыгнули двое в широченных шароварах, в безрукавках и с большими ножами на ремнях; когда Людвига Ивановича поставили на колени, а Люба и Саня вдруг заплакали, Кумико закричала, что не позволит обижать честных фермеров и что её папа…

Так она попала в лапы бандитов – не наших серых, а отпетых кромешников откуда-то с далёкого запада, которые привыкли к полной безнаказанности и не вполне понимали, на что посягнули.

На радостях они ничего не сделали с фермерами. Даже Карлу, который попытался что-то неумелое про Кумико наврать, они лишь разбили лицо.

– Шамиль Иванович!.. – за воспоминаниями я чуть не пропустил его. – Можно вас на секунду?

Он остановился, посмотрел на меня.

– Север… э-э…

– Гаевич. Но лучше просто Север.

– Да-да, вспомнил. Хотите что-то сказать?

– Не выяснили, репортёр жив? Гагарин Бланш?

– Да-да. В смысле, нет. Не выяснили. Вернее, при взрыве он не погиб, это уже ясно. Но другой информации пока не поступало.

– Снегирь вам сказал, что это его приёмный сын?

Шамиль моргнул. Похоже, эта мелочь выпала из поля зрения матёрого.

– Ну, тогда понятно…

– А я берусь доказать, что статьи в «Ньёрдбургере» написаны кем-то другим.

– Доказывайте. Пригодится. Завтра нам всё пригодится…

– Вы тоже считаете, что Снегиря подставляют?

– Давайте об этом – после суда, хорошо?

– Как скажете…

Он кивнул и ушёл, а я направился по коридору к комнате для допросов. Здоровенный дружинник открыл мне дверь, я вошёл. Из-за матовых стёкол в комнате было сумрачно.

Игнат сидел сгорбленно и что-то писал на листке. Увидев меня, он, кряхтя, перевалился на скрипнувшем стуле, сел поразвалистее и даже попытался подпереть голову, но стол был низковат для этого.

Вряд ли он мог доподлинно знать о нас с Кумико. Но, думаю, он что-то подозревал, или ему нашептали, или что-то ещё. То есть он был почти уверен… но не до конца. А Игнат был такой человек, что действует только тогда, когда до конца уверен в правоте. Ещё и поэтому я ни на миг не усомнился в том, что всё это дело – ложь и провокация.

Я не буду пересказывать весь наш длинный разговор – в том числе и потому, что беседа поверителя и поверенного есть тайна и тайной должна остаться. Но кое-что существенное огласить могу – хотя бы потому, что потом это прозвучало на суде.

Причиной его неприятностей мог стать отказ продать остров Котур – старинное фамильное владение Снегирей, имеющее сейчас ценность разве что ностальгическую. Когда после последней войны запретную зону расширяли с семисот до тысячи километров, Стена как раз коснулась Котура – и даже отхватила от него небольшую часть. Это сразу обесценило остров, поскольку рядом со Стеной драконы не живут. Потому что не хотят, и всё.

(Собственно, и я пострадал точно так же. Хотя размер моей делянки несоизмерим со снегирёвским, досаду я испытывал никак не меньшую…)

К Игнату подкатывались несколько раз, предлагая хорошие деньги, а месяца два назад отчётливо пригрозили неприятностями. Это во-первых.