Збышко с восторгом и завистью поглядывал на них, но главное внимание его привлекал сам король, который, бросая взоры во все стороны, то и дело закладывал пальцами волосы свои за уши, точно его брала досада, что завтрак еще не начался. На мгновение взгляд его остановился и на Збышке, и тогда молодой рыцарь испытал чувство некоторого страха, а при мысли, что вероятно придется ему предстать пред разгневанным королем, охватила его мучительная тревога. Впервые подумал он серьезно об ответственности и наказании, которое могло его постигнуть; до сих пор все это казалось ему отдаленным и смутным, а потому не заслуживающим огорчения.

Но немец и не догадывался, что это тот самый рыцарь, который так дерзко напал на него на большой дороге. Завтрак начался. Подали винную похлебку с яйцами, корицей, гвоздикой, имбирем и шафраном; запах ее распространился по всей комнате. В то же время шут Цярушек, сидевший у дверей, стал подражать пению соловья, что, видимо, забавляло короля. Потом другой шут стал вместе со слугами обходить стол: он незаметно становился позади гостей и так ловко изображал жужжание пчелы, что некоторые откладывали ложки и отмахивались. Прочие при виде этого разражались хохотом. Збышко внимательно прислуживал княгине и Данусе, но когда вслед за другими и Лихтенштейн стал похлопывать себя по лысеющему темени, юноша снова забыл об опасности и принялся хохотать до слез, а стоящий возле него молодой князь литовский Ямонт, сын наместника смоленского, помогал ему в этом так добросовестно, что даже ронял кушанья с блюд.

Но меченосец, заметив наконец ошибку, полез в карман и в то же время, обратившись к епископу Кропилу, сказал ему несколько слов по-немецки; епископ же тотчас повторил их по-польски:

— Благородный рыцарь говорит тебе так, — сказал он, обращаясь к шуту, — ты получишь два скойца, но не жужжи слишком близко, потому что пчел отгоняют, а трутней бьют…

В ответ на это шут спрятал два скойца в карман и, пользуясь свободой, предоставленной шутам при всех дворах, отвечал:

— Много меду в земле Добжинской {Добжинская земля была захвачена меченосцами на основании незаконного договора их с Владиславом Опольским.}, потому-то трутни и облепили ее. Бей же их, король Владислав!

— Вот тебе и от меня грош за то, что хорошо сказал, — проговорил Кропило, — только помни, что если лестница сломается, то бортник свернет себе шею. Мальборгские трутни, завладевшие Добжином, имеют жала, и лезть на них вовсе не безопасно.

— Вона! — воскликнул Зиндрам из Машкова, мечник краковский. — Их можно выкурить.

— Чем?

— Порохом.

— Либо топором срезать борть, — сказал великан Пашко Злодей из Бискупиц.

У Збышки сердце дрожало от радости, потому что он думал, что такие слова предрекают войну. Но понимал их и Куно Лихтенштейн, который, долго прожив в Торуни и Хелмне, научился польскому языку и не употреблял его только из гордости. Однако теперь, раздраженный словами Зиндрама из Машкова, он устремил на него черные глаза и ответил:

— Посмотрим.

— Смотрели отцы наши под Пловцами, да смотрели и мы под Вильной, — отвечал Зиндрам.