— Говорите толком: с кем война?

— С кем? С Тимуром Хромым, — отвечал Мацько.

Наступило молчание. До слуха западных рыцарей, правда, часто долетали имена Золотой, Синей, Азовской и всяких других орд, но татарские дела и междоусобные распри между отдельными ордами не были им хорошо известны. Зато с другой стороны в тогдашней Европе не нашлось бы ни одного человека, который бы не слыхал о страшном Тимуре Хромом, или Тамерлане, имя которого повторялось с неменьшей тревогой, нежели когда-то имя Атиллы. Ведь это был "властелин мира" и "властелин времени" — господин двадцати семи завоеванных государств, обладатель Московской Руси, Сибири, Китая до самой Индии, Багдада, Исфагана, Алеппо, Дамаска; тень его падала через аравийские пески на Египет, а через Босфор на Греческую империю, это был истребитель человеческого рода, чудовищный строитель пирамид из человеческих черепов, победитель во всех битвах, ни разу не побежденный "господин душ и тел".

Тохтамыш посажен им на престол Золотой Орды и признан его "сыном". Но когда господство его простерлось от Урала до Крыма через большее пространство земли, чем было ее во всей Европе, "сын" захотел быть самостоятельным государем; но "единым пальцем" отцовским он был свергнут с престола и бежал к литовскому князю, умоляя о помощи. Его-то и вознамерился Витольд снова посадить на престол, но, чтобы сделать это, надо было сначала померяться силами с владыкой мира — Хромым.

Поэтому имя его произвело на слушателей сильное впечатление, и после некоторого молчания один из старейших рыцарей, Войцех из Яглова, сказал:

— Не с кем попало придется иметь дело.

— Да толку-то мало, — поспешно ответил Миколай из Длуголяса. — Какое нам дело до того, кто будет царствовать за тридевять земель отсюда, Тохтамыш или какой-нибудь Кутлук?

— Тохтамыш примет христианскую веру, — отвечал Мацько.

— Либо примет, либо не примет. Можно ли верить этим собачьим детям, которые Христа не признают?

— Но достойно пасть в бою во имя Христа, — ответил Повала.

— И во имя рыцарской чести, — прибавил Топорчик, родственник каштеляна. — Есть же между нами такие, которые пойдут. У пана Спытка из Мельштына жена молодая и любимая, а ради такого дела и он поехал уже к Витольду.

— И неудивительно, — вставил Ясько из Нашан, — хоть бы самый тяжкий грех лежал на душе — за такую войну он наверно простится и спасение вечное тоже наверно дастся.

— А вечная слава! — снова сказал Повала из Тачева. — Уж коли война, так война, а коли с хорошим противником, так тем лучше. Тимур завоевал мир и обладает двадцатью семью царствами. Какая слава была бы для нашего народа, если бы мы его покорили.

— А почему бы и не так? — отвечал Топорчик. — Хоть бы сто царств у него было, пусть его боятся другие, а не мы. Это вы хорошо говорите. Созвать бы тысяч десять хороших солдат — так мы весь мир завоюем.

— А какому же народу и покорить Хромого, если не нашему?..

Так разговаривали рыцари; и Збышко даже удивлялся, как это ему раньше никогда не приходила охота пойти за Витольдом в степи… Но во время пребывания в Вильне ему хотелось увидеть Краков, двор, принять участие в рыцарских турнирах, а теперь он думал, что может найти здесь не славу, а суд, между тем как гам в худшем случае обрел бы славную смерть…