— Ни фига себе! — сказала Галя, когда я предстал перед ней по возвращению. — Это ж сколько ты отдал?

— Ерунда! — махнул я рукой. — Исцелил фарцовщицу от гипертонии, она и расщедрилась. Держи! — протянул ей красочный пластиковый пакет, который отжалела Клара. — Платье для тебя. Рубашка — мне.

Жена цапнула пакет и выхватила из него платье.

— Клеш! — взвизгнула, расправив джинсу. — Миша! Я тебя люблю!

Она убежала в зал. Обратно явилась уже в новом платье и закрутилась перед зеркалом в прихожей. М-да, следовало брать на размер больше. Джинсовая ткань плотно обтянуло рыхлое тело жены, обозначив складки по бокам.

— Не жмет? — поинтересовался я. — Может, продадим?

— Что ты? — испугалась она. — В самый раз. Если что, намочу, и похожу, пока не высохнет. Завтра на работу в нем пойду, а то в кофте жарко. Девки обоссутся! Ты у меня просто золотой, Миша! Чтобы мне кто-то столько даром дал!

Не совсем даром, конечно, но резон есть. Только у меня снова три рубля в кошельке, а просить деньги у жены не хочется. Может рано стал шиковать? Словно отвечая на этот вопрос, зазвонил телефон. Я снял трубку — Маша.

— Два клиента на завтра, — сообщила деловито, — мальчик и девочка. Шесть и девять лет, без олигофрении. Пишите адреса и телефоны.

Я взял ручку и занес в тетрадь продиктованные ею данные.

— Про деньги говорила?

— Да, — ответила она. — Согласны. Объяснила: платят за результат. Попросила позаботиться о транспорте: к девяти за вами приедут.

— Умница! — похвалил я.

Она довольно засмеялась.

— Мама просила передать вам спасибо. Сами знаете, за что.

Я положил трубку на аппарат.

— Что? — спросила жена.

— Будут тебе деньги, — сказал я. — Покормишь?

— Да, — кивнула она. — Приготовила. Котлеты с картофельным пюре.

А жизнь, кажется, налаживается…

— Вы кого привезли, а?

Мой палец указывает на скрюченное существо в инвалидной коляске. Человеком назвать его нельзя, и дело не в искореженных конечностях. Такое мы худо-бедно лечим. На круглом, перекошенном лице ребенка отсутствуют признаки разума. Бессмысленный взгляд, вытекающая изо рта струйка слюны.

— Я вас спрашиваю?

Молчат. Мужчина и женщина лет тридцати, одеты не богато. У женщины на голове платочек, несмотря на жару — наверняка верующая. У родителей детей-инвалидов это через одного. «Як плоха, так до пана Бога!» — говорят католики. Мать вот-вот заплачет.

— Диагноз? — спрашиваю у мужчины. — Быстро! Только не врать!

— Идиотия, — бормочет он.

— Вам говорили, что не исцеляю олигофренов?

— Говорила! — включается Маша. — Я всем говорю.

— Ну, и? — смотрю на мужчину.

— Может, глянете? — вздыхает он. — Мы заплатим.

— Что я вам Чумак? Или Кашпировский? Это они исцеляют от всего и всех — только плати. У меня узкая специализация: ДЦП без признаков олигофрении. Зато с гарантией. Остальное — нет. Увозите! Живо!

Клиенты выкатывают коляску с идиотом из офиса. Женщина всхлипывает. Насрать! Идиоты, как и их ребенок.

Срываю с головы докторскую шапочку и бросаю на стол.

— Маша, у нас форточка. Есть замена?

— Сейчас! — она утыкается в монитор компьютера и начинает стучать по клавиатуре. — Вот. Украинцы, неделю как в гостинице живут. Приехали сами, предварительно не звонили, им еще неделю ждать. Девочке одиннадцать лет, не ходит. Остальное в норме.