Вечером на веранде мы пили болгарское вино, Жорж и тетя Шура курили «Мальборо», я расспрашивал о знакомых и рассказывал о работе на заводе, о службе в армии, об учебе в институте.

— Ты на сколько? — спросил Жорж.

— У меня все лето, до первого сентября, свободно.

— У меня одышка. Я инфаркт перенес, сможешь помочь по хозяйству?

— Да.

— Завтра завалим лося.

— Если получится.

— А куда он денется? Теперь спать. Поднимемся на рассвете.

Жорж разбудил меня в три ночи.

Край неба за верхушками сосен только начал сереть. Жорж был в ватной безрукавке. Я тоже натянул ватник, на траве уже выступила роса, земля и сосны остыли от вчерашней жары.

Мы выпили по чашке кофе. Жорж откинул доску на веранде и достал из тайника трехлинейный карабин, мощное оружие, которое было на вооружении армии почти семьдесят лет. Он вогнал обойму из пяти патронов в магазинную коробку, дослал затвором патрон в патронник и поставил на предохранитель.

— Пошли, — сказал Жорж.

— А мне ружье? — спросил я.

— Зачем лишнюю тяжесть таскать?

— Возьми мое, — сказала тетя Шура и сняла со стены тульскую двустволку двадцатого калибра.

— Какая дробь? — спросил я.

— Картечь. Держу на случай непредвиденных визитеров.

Я знал, что у них есть еще два ружья, но не знал о двух пистолетах, которые перейдут ко мне, и немецкой самозарядной винтовке образца 1941 года фирмы Вальтер с десятизарядным магазином. Эту винтовку, как и карабин, я после смерти Георгия хорошо смажу, заверну в целлофан и спрячу на чердаке в доме матери в Красногородске, где они лежат и по сей день.

Жорж вывел меня к ручью в километре от дома, послюнявил и поднял палец, определяя направление ветра.

Жорж снял затвор с предохранителя. Теперь и я увидел плывущие над основным подлеском ветвистые рога. Лось и лосиха вышли к ручью. Лосиха сразу начала пить взахлеб, как пьют собаки и свиньи. Лось не торопился. Он медленно осматривался, и, когда посмотрел прямо на нас, Жорж поднял карабин и выстрелил. Промахнулся, решил я, потому что лосиха бросилась назад, продираясь сквозь осинник, а лось стоял секунды две недвижно и только потом рухнул.

Я потянул его за задние ноги, в лосе было больше двухсот килограммов. Мы нарубили веток, забросали ими тушу и пошли в лесничество. К трактору «Беларусь» Жорж прицепил лист железа, на который мы погрузили лося и приволокли во двор. На разделку туши ушел весь день. Часть лосятины мы присыпали солью и уложили в ледник, на большой электрической мясорубке прокрутили килограммов пятьдесят мяса, набили фарш в промытые кишки и прокоптили — у Жоржа была коптильня в бане.

Вечером Жорж надел белую рубашку, тетя Шура крепдешиновое платье с коротким рукавом, но вскоре набросила кофточку: комары вечером жалили особенно больно.

— Ты доволен своим выбором? — спросил Жорж, закуривая сигарету. Врачи ему запретили курить после инфаркта, он теперь выкуривал только три сигареты. Эта была последняя, Жорж задерживал сигаретный дым, выдыхал, затягивался: выкурив, еще долго мял сигаретный фильтр пальцами.

— Не знаю, — ответил я.

— За два года можно разобраться во многом, — заметил Жорж.