— Ты сын Полины Петька? — спросила она наконец. — Я помню, как ты родился.

— Я уже вырос.

— Не вырос, а подрос, — поправила она.

— Вырос, — настаивал я. — Когда я моюсь с мужиками в бане, они говорят, что член у меня как у взрослого мужика. — Я сказал «член», потому что некоторые женщины не любят матерных слов.

Лидка даже приоткрыла рот, не зная, что мне ответить. Чтобы человек растерялся, ему надо сказать такое, о чем все люди думают, но стесняются сказать вслух. Я в тот момент думал, какая у нее все-таки огромная задница, больше двух футбольных мячей, составленных рядом, и, когда она шла, эти большие шары перекатывались из стороны в сторону, им не хватало места под платьем.

Вечером, когда я поливал огород, подполковник подошел к забору и спросил:

— Поговорил с Лидкой?

— Поговорил. Она отнеслась ко мне, как к мальчишке.

— Это нормально. У женщины всегда есть «но». То слишком молодой, то слишком старый, то некрасивый, то небритый, то в несвежей рубахе.

— На рубаху тоже обращает внимание?

— Обязательно, — подтвердил подполковник. — Женщина по природе нерешительна, она всегда оттягивает этот момент, как говорится: и хочется, и колется, и мама не велит. Приходится убеждать, переламывать и подстраиваться одновременно. И главное — говорить комплименты: какая она красивая, такие у нее замечательные глаза, какая лучезарная улыбка.

— А какая у нее замечательная задница — можно говорить? — спросил я.

Подполковник задумался.

— Не знаю, — признался он наконец. — Все мужики обращают внимание на эту часть женского тела, но говорить об этом вроде не принято. О том, что ниже пояса, почему-то не говорят. Это считается распущенностью. Про задницу не говори. Но к комплиментам необходимо материальное подтверждение. Женщине надо делать подарки. Они как дети — любят подарки. Но это на следующем этапе. А на первый раз возьми сладенького вина, лучше портвейн «Три семерки», в основном женщины любят сладкое, купи шоколадных конфет или шоколадку, а еще лучше две шоколадки: одну она съест сразу, а другую оставит на утро, значит, утром тебя вспомнит.

Я взял десятку из денег, которые откладывал, собирая на джинсы, — у всех в классе были уже джинсы, кроме меня, у некоторых, правда, индийские, из неплотной ткани, я же хотел купить настоящие — «Ливайс» или «Вранглер», с большой переплатой, конечно: такие джинсы привозили только из Москвы или Ленинграда.

На следующий день я купил две бутылки портвейна «Три семерки», две плитки шоколада «Гвардейский» и к пяти вечера, когда Лидка возвращалась с молокозавода, уже ждал ее за кустами у палисадника.

— Привет, Лида, — поздоровался я.

— А ты чего это здесь? — спросила Лидка.

— В гости пришел.

— Я тебя не приглашала.

— Так пригласи.

Лидка задумалась.

— Приглашай, приглашай, — поторопил я ее. — А то сейчас соседи высунутся из окон, а завтра обсуждать будут, чего это она с малолеткой связалась.

— Уходи, — сказала Лидка.

— Не уйду.

И тогда Лидка торопливо открыла дверь калитки, и я вошел вслед за нею. Закрыв дверь, она облегченно вздохнула. Я заглянул в горницу, в общем, все как у всех: большой фикус, круглый стол, покрытый вязаной скатертью, на стене фотографии в рамочках, отец и мать Лидки, они утонули, свалились с лав, переходя речку, наверное, пьяные были. Лидка в пионерском галстуке, какие-то родственники возле гроба, — на похороны и на свадьбы в Красногородске всегда приглашали фотографа, — были и цветные репродукции из журнала «Огонек», и большой портрет актера Николая Рыбникова с обложки журнала «Советский экран». Значит, ей нравились такие парни.