Вышло же наоборот. Югурта показал себя в сражениях настоящим воителем; у него появилось много друзей-римлян, и самые близкие – молодые военные трибуны Сципион Гай Марий и Публий Тутилий Руф. Всем им было по двадцать три года.

В конце кампании Сципион Эмилиан вызвал Югурту к себе в палатку и прочел ему длинную нотацию о том, что дружить с Римом куда почетней и выгодней, нежели с отдельными гражданами Рима. Но Югурта не слишком вслушивался в его напыщенную речь, ибо за время победоносной войны с Нумантией сам кое-что узнал о римлянах, например, что почти все они, особенно если хотят сделать политическую карьеру, вечно нуждаются в деньгах, а значит, попросту говоря, их можно купить.

Из Нумантии Югурта привез с собой письмо от Сципиона Эмилиана к царю Мисипсе. В нем всячески превозносились мужество, достоинство и выдающийся ум юного царевича, и старый Мисипса, польщенный отзывом, сменил гнев на милость. В конце концов он официально признал права Югурты на трон как главного из царевичей. И все же ясно дал понять, что царем не станет Югурта никогда; его удел – защищать жизнь и права сыновей Мисипсы.

Вскоре Мисипса скончался, оставив двух несовершеннолетних наследников и Югурту регентом при них. Но не прошло и года, как младший сын Мисипсы Хемпсал был, по наущению Югурты, убит, а старший, сумев избежать участи младшего, укрылся в Риме; там он предстал перед Сенатом и призвал Рим вмешаться в дела Нумидии и отобрать у Югурты власть.

– И почему мы так их боимся? – вслух спросил Югурта, вглядываясь в мягкую пелену дождя, поливающего поля и сады вокруг виллы; дальний берег Тибра стал почти неразличим.

На лоджии рядом с Югуртой стояло человек двадцать – его личная охрана. Это были не наемники-гладиаторы, а те, кто семь лет назад в знак верности прислали ему голову юного Хемпсала; пять лет назад они же подтвердили свою преданность, вручив Югурте голову Адхербала.

Человек, к которому Югурта обратился с вопросом, отличался от остальных – он был из семитов. Сидел он в удобном кресле недалеко от повелителя. Посторонний наблюдатель мог бы сразу отметить черты некоторого родства в их облике; так оно и было, хотя царь предпочитал не вспоминать о своем родственнике, который приходился ему братом по матери. Мать Югурты вышла из отсталого кочевого племени берберов, но прихотливая природа одарила ее лицом и фигурой, достойными самой Елены Прекрасной. Человек, сидевший этим тоскливым серым утром рядом с Югуртой, был ее сыном от одного из придворных, за которого отец Югурты выдал свою наложницу. Звали его собеседника Бомилкар.

– Почему же мы так их боимся? – с отчаянием повторил Югурта.

Бомилкар вздохнул:

– Ответ, как мне кажется, весьма прост. Стальной шлем, прочные латы поверх коричнево-красной туники, небольшой меч, кинжал почти такой же величины и пара дротиков… Словом, римская инфантрия.

Югурта, подумав, покачал головой:

– Римские воины – не боги, смертны и они.

– Зато как они умеют умирать!

– И все же есть что-то еще… Но что? Казалось бы, раз их можно купить, как хлеб в пекарне, и внутри они мягки и податливы как хлеб. Но ведь это не так!