Зина именно так и выразилась: «Вертит хвостом». В этой реплике, неожиданно вынырнувшей из деревенских ощущений детства, Филя был абсолютно уверен, потому что как раз перестал думать и услышал пронзительный голос обесцвеченной и расстроенной родительницы в полном объеме. Огромный фингал под глазом у ее сына возник, по ее словам, именно из-за Риты.

Сама Рита с отстраненным лицом стояла посреди комнаты и мяла в руках цветастую клеенку. Филя помнил такие по своему детству, когда родители привозили его к бабушке. Праздничный стол с яствами из только что забитой свиньи всегда был накрыт этой стоявшей коробом на углах, скользкой от пролитого вина и упавшего на нее холодца клеенкой. Глядя на огромные кисти рябины, щедро разбросанные по желтоватому фону, Филя вспомнил ее запах – резкий, противный, химический. От этого запаха у него всегда слезились глаза. Еще он вдруг вспомнил голоса взрослых за столом, когда они начинали орать все вместе:

«Ой, рябина, рябинушка, что взгрустнула ты?!»

Особой удалью в этом «пении» была запредельно визгливая нота в конце каждой строки, и голос бабушки в этом отношении заметно превосходил все остальные. Она краснела от напряжения, тяжело раскачивалась из стороны в сторону, выдавая этот нечеловеческий звук, и горделиво посматривала на маленького Филю, зажимавшего липкими ладонями уши.

– Дай мне это, пожалуйста, – сказал он Рите, проходя мимо точно так же визжавшей теперь Зинаиды.

Рита протянула ему клеенку, думая, очевидно, что он собирается отнести ее на диван, однако Филя вышел из комнаты и швырнул липкую мерзость через перила лестницы вниз, в прихожую. Затем он спокойно вошел обратно, остановился напротив продолжавшей разоряться Зины и положил испачканную йодом руку в бинтах ей на плечо.

– Заткнись. Я не могу больше. И никто не может, поверь.

Сказав это, он невольно покосился на ее сына, но тот никак не отреагировал на его слова. Тёма вообще вел себя так, словно в комнате, кроме него и Риты, никого больше не было. Он совершенно не слушал свою мать, не видел вошедших на шум Ингу и Филю, ничего не говорил и только смотрел, не отрываясь, на Риту, как будто ждал от нее чего-то важного, крайне необходимого ему сейчас. Филя узнал этот взгляд. Много лет назад он как в зеркале видел отражение точно такого же взгляда на лице своей Нины. На лице Риты сейчас этот взгляд отражался примерно в том же ключе. Она оставалась безучастной.

– Не смейте трогать меня! – задохнулась от ненависти Зина, сбрасывая Филину руку со своего плеча.

– Да кто тебя трогает? Я просто говорю – успокойся. Ничего страшного не произошло. Ну, поспорили парни, выяснили отношения – так бывает. Тебе другого бояться надо.

Зинаида непонимающе уставилась на Филю.

– Мне?

– Тебе. Следователь утром с тобой и с Павликом о чем говорил?

Лицо Зинаиды окаменело.

– Это вас не касается.

– Теперь касается. Еще как касается, родная моя. У нас на совести с тобой не только эти два трупа. В машине ребенок был. И он пропал. Понимаешь? Нету его нигде. А если не найдется – считай, три человека мы погубили. Ребенку – всего шесть лет. Как тебе такая проблема? Уверена, что тебя его синяк все еще беспокоит?