Здесь у меня рассудок окончательно помутился. Самым банальнейшим образом в обморок грохнулся, точно гимназистка-истеричка. Очнулся, Александр Михайлович меня по щекам хлещет и посмеивается: "Лучше уж я, чем полиция, правда?… Нет-нет, и мундир голубенький в шкафу у меня не висит". Я с силами кое-как собрался и спрашиваю:

— Кто же вы тогда такой?

А он пуще прежнего веселится.

— Сказал бы, да только всё одно не поверите, милостивый государь. Поэтому останемся при своих: промышленник я! И большего вам пока знать не след. Вот, может, чуток погодя — если договоримся?

— Договоримся? О чём?

Вот в этом месте он впервые посерьёзнел, испытующе на меня так глянул — словно всего насквозь увидеть хотел — и медленно так, врастяжку сказал:

— О многом. И о том, как Россию-матушку с колен поднять, и о том, что вы — конкретно вы, Александр Ульянов! — для этого сделать можете. Негоже жизнь на ерунду попусту тратить. Успеете ещё в Шлиссельбурге по эшафоту прогуляться. Ишь, выдумал — с помазанником божьим дуэлировать! — И такой жутью от его слов повеяло, куда там господину Гейне со всей его мистикой! У меня в тот момент горло, будто невидимой петлёй перехватило, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Главное, непонятно вроде говорит, а в душе после его слов что-то такое вдруг шевельнулось, точно давно позабытое наружу стремится.

Не могу объяснить почему, но поверил я Рукавишникову. Правда, он мне потом более подробно всё рассказал. И про мечту всей своей жизни, и про то, как нужны ему позарез толковые люди, способные раскачать махину государственную — да не кровью чужой, без толку пролитой, а делами реальными. И про то, как устроить всё можно, правильно и с толком. Не веришь? Ну, слушай…

… Вот и я тогда обомлел! Честное слово! До самого Нижнего всё и так и эдак прикидывал, искал, где обман может быть. Так и не нашёл. А уж когда Александр Михайлович меня к себе на завод отвёз и продемонстрировал всё в живую, да позволил самостоятельно повсюду походить, с рабочими побеседовать, быт их посмотреть, с коллегами будущими познакомил — так и последние сомнения мои отпали. Серьёзные это люди. Очень. Настоящая организация, а не наши тайные сходки карбонариев доморощенных. Что мы такого можем? Мечтать о дезорганизации власти путём террора? Бросать бомбы? Ходить в народ? Красиво, конечно, только… неэффективно. А здесь настоящее всё, без обмана. И пусть пока ещё не в полную силу Александр Михайлович вошёл, но не за горами этот день. Это ведь как лавина: сначала маленький комок с горы летит, а потом обрастает, обрастает и вот уже грозный поток несётся — ничем не остановишь! Смешно? Я тоже улыбался. Пока лицом к лицу с самим великим кня… тьфу! Чуть не проговорился! Рано ещё об этом.

Да знаю я, что матушка и не больна тогда была вовсе. Ты не поверишь, но для Рукавишникова ТАКОЕ организовать проще пареной репы. Он, как правило, совсем иными вещами занимается — ты себе и представить не можешь, какого это птица высокого полёта. Но в тот раз он целую интригу провернул, чтобы только со мной накоротке сойтись. Уж и не знаю, чем я ему тогдашний глянулся? Не могу тебе сейчас всего рассказать, но благодаря нему, и я нынче на кое-что серьёзное способен, о чём раньше и помыслить не мог. Вся эта наша игра в революцию теперь такой мелочью кажется…