К несчастью, Джек заповедей не знал, а у меня недостало предусмотрительности предупредить его. Когда он вернулся из Сент-Джонса, я был занят в другом конце гавани. Он втащил ящик на борт, с нежностью вскрыл его и поставил все двенадцать бутылок на стол в каюте, точно двенадцать стройных солдатиков.
Енос и Оби спустились следом за ним, и потом Джек рассказывал мне, что рубиновое сияние бутылок в луче солнца, падающем через носовой иллюминатор, вызвало в их глазах очень странные отблески. Затем Джек сходил к джипу за другими покупками, а когда вернулся, все двенадцать бутылок стояли откупоренные, а пробки бесследно исчезли. Он поднялся на палубу, чтобы найти у Оби объяснение этому загадочному феномену, и Оби, как обычно обходясь без слов, кивнул на воду, где двенадцать пробок, увлекаемые отливом, уплывали в открытое море, точно кораблики, пущенные ребенком.
Вот тут-то вернулся я и сразу понял, что положение сложилось критическое: Джек закупоривал бутылки жгутиками туалетной бумаги за неимением ничего лучшего. Я объяснил, что подобное нарушение традиций конечно же приведет к мятежу и нас, вполне возможно, с позором изгонят из Грязной Ямы. Жребий был брошен. Пути к отступлению не было. Оставался только один выход.
— Послушай, — прошептал я, надеясь, что мой голос не донесется до палубы, — к середине дня каждая бутылка опустеет. Можешь не сомневаться: это железный факт.
А если осушат их только Енос с Оби, то в обозримом будущем работа не продвинется ни на йоту. Нам придется принести себя в жертву, Джек. Пей!
Мы с ним не уроженцы Ньюфаундленда, но сделали все, что было в наших силах.
Смутные события этого смутного дня поддаются крайне нечеткому восстановлению, но одно живет в моей памяти на удивление ясно. Произошло это, когда мы спустились на берег за новой грот-мачтой, которую Енос доводил до ума на паре козел у себя во дворе. Мачту предстояло пронести четверть мили вниз по склону, затем подняться с ней на шаткий помост и, наконец, вскинуть повыше, поднимаясь на борт. Готовясь к этому, Оби и Енос спустились в каюту, а когда вернулись на палубу, но столе осталось только одиннадцать солдатиков. Пошатываясь, они добрались до козел, и каждый ухватил один конец мачты.
Вес оказался немного не по плечу Еносу (весила она добрых триста фунтов), а потому Оби попятился к ее середине, приняв всю тяжесть на собственное плечо, и зарысил вниз по склону. Оби обладает могучим телосложением, но по сравнению с мачтой выглядел ребенком, вздумавшим таскать бревна.
Мы с Джеком ошалело смотрели ему вслед. С каждым широким шагом он набирал скорость. Енос бежал рядом с ним, эдакий бойкий фокстерьер, и одобрительно покрикивал. Они добрались до узкой полосы ровного песка у кромки воды, но Оби не замедлил шага. Енос перестал его подбодрять и завопил на восходящих нотах:
— За-ради Господа Христа, сынок, да остановись же!
Бесполезно! Сила тяжести, инерция и другие физические законы, в которых я не разбираюсь, вступили в действие, и Оби, прогремев по помосту, который ходил ходуном и вибрировал, точно паутина, слетел в воду с другого его конца.