— Я слыхал, что главные водохлебы в Шуе жили, — сказал Славин, — или неверно, Олег Карпович?

— Шуйские всегда поболее ивановских хлебали, стаканов по десять — пятнадцать…

— Неужели? Пятнадцать стаканов! Возможно ли?!

— Ставьте самовар — покажу, — улыбнулся наконец Архипкин; напряженность, которая просматривалась в нем с самого начала разговора, перестала быть столь явной.

— А шуйские чем-то от ивановских отличаются? — медленно гнул свое Славин. — Или вы все на одно лицо? Я, например, рязанцев от курян легко отличаю.

— Так то понятно, — согласился Архипкин. — Курянин — южный, у него глаза с черным отливом, а рязанец косопузый, ближе к нам, блондинистый…

— А тот мужчина, что сверток перебрасывал, он, по-вашему, из какой области?

— Да я его и не разглядел толком.

— Черноглазый?

— Ей-богу, не понял, а особливо, когда палить начали, у меня и вовсе память отшибло: войны нет, а с автоматов шмаляют, как в ту пору, от живота.

— Вы видели, что полицейские стреляли от живота?

— Может, и не видел, может, показалось мне так…

— Пошли в парк, постоим на том месте, где все произошло, повспоминаем, а?

— Пошли, — согласился Архипкин, страдающе посмотрев на Дулова. — Только я не помню ничего, говорю ж, от страха занемел даже.

…В парке Архипкин остановился в том месте, где неизвестный бросил сверток, кивнул на пику:

— Вот тут он повис.

Славин подошел к забору: виден узенький переулок, идет под гору.

— Когда стрелять начали, он бежал, петляя? — спросил Славин.

— Не, он петлять начал, когда на велосипед прыгнул.

— Ах, у него там велосипед стоял?

— Ну да. К стене прислонен был. Дамский.

— Переулок в улицу упирается… Он куда повернул — направо или налево?

— Ясное дело, налево — там под гору идет, убегать сподручней.

— А куда ведет та улица?

— Не знаю, я выхожу с посольства редко, по ихнему-то не понимаю, заплутаешь еще…

— Та улица ведет к вокзалу, — сказал Дулов. — Она вливается в проспект, там трамвай, много машин, там его не возьмешь.

— Вы убеждены, они его не убили? — спросил Славин.

— Я выскочил из квартиры на балкон, мне все видно было… Он ушел, потому что они бежали вниз по переулку и никого перед ними не было. А когда они добежали до конца переулка, стрелять не стали, видимо, он махнул проходными дворами, там их много, — сказал Дулов.

— Проверили?

— Да. Если б они его убили, по радио сообщили непременно: нас лягнуть не преминули бы, — убежденно сказал Дулов. — Наверняка ушел.

— Он седой был? — спросил Славин.

— Да и не поймешь… Пегий, — ответил Архипкин. — А может, блондин, выгорел, может…

— Одет был во что?

— Как во что? — удивился Архипкин. — В костюм.

— Это я понимаю… Какого цвета костюм? Старый или новый? В галстуке? Или нет?

— Вот напасть-то, — вздохнул Архипкин, — ну, ей-бо, как отшибло…

— Шрама на лице не было?

— Шрама не было. Рука у него, правда, беспалая. То ли одного нет пальца, то ли двух — это я заприметил.

— Вот это уже важно. Он вам что-нибудь говорил?

— Ничего не говорил. Только сначала шепнул, мол, мужчина, подмоги…

— Как?! «Мужчина»?

— Или «мужчина», или «человек», точно сказать не могу.