…В Шереметьево Константинов и Славин приехали ночью; пахло полынью; казалось, что вот-вот затрещат цикады.

— Выпьем кофе? — спросил Константинов.

— С удовольствием.

Они сели за столик; народа было немного; две молоденькие официантки говорили о том, что ехать на Рижское взморье рано еще, дождит, и море холодное, хотя песок за день прогревается, мягкий, нежный, и можно гулять по пляжу, вдыхая пряный сосновый запах, а загар лучше, чем на юге, дольше держится…

Константинов посмотрел на Славина, улыбнулся, подвинулся к нему, шепнул:

— Занятно, теперь нам с вами предстоит партия в теннис, причем — проигравшего не будет, победителями обязаны стать оба…

— Теннисом вы определяете предстоящие шифротелеграммы? — спросил Славин.

— Именно. И не сердитесь, как обычно, если я что-то стану вам настойчиво не рекомендовать.

— Запрещать, говоря прямо, — уточнил Славин. — Но обижаться все равно буду.

Официантка поставила перед ними кофе, спросила:

— Куда летим?

— В Болгарию, — ответил Славин. — Там море прогрелось.

— Зато песка мало, — сказала официантка, — а теплый песок важнее моря, прогрев дает на всю зиму, тепло хранит… Я в прошлом году в Румынии отдыхала, хорошо, конечно, но только вот с песком плохо, камни…

Константинов посмотрел ей вслед, покачал головой, сказал задумчиво:

— Все-таки время — категория совершенно поразительная, Виталий Всеволодович… Вы ощущаете мирность?

— Теплый песок пляжа и запах сосен, — повторил Славин. — Красиво, но при чем здесь категория времени? Не вижу связи.

— Видите. Впрочем, могу сформулировать, коли желаете.

— Извольте.

— Шестьдесят лет тому назад были невозможны две вещи… Впрочем, не шестьдесят даже… Тридцать лет назад такое тоже было невероятно: официантка, отправлявшаяся на курорт за границу, и ЧК — инструмент разрядки.

— Вы к тому, что тридцать лет назад надо было бандитов ловить и ощериваться на власовцев и бандеровцев?

— А говорили — «не вижу связи»… Именно это и имел в виду. А теперь едет Славин в Луисбург, ловить шпиона, который помогает заговору против тишины, там ведь, говорят, песок горячий, только сосен нет, пальмы… Я гордостность ощущаю постоянно, Виталий Всеволодович, начали-то с нуля, а ныне, защищая свою безопасность, помогаем маленькой Нагонии… Коли не начнут там стрелять — тишина останется первозданной, море и песок.

Голос диктора был сонным, чуть усталым.

— Пассажиров, следующих рейсом на Луисбург, просят пройти на посадку…

— Говорит блондинка двадцати семи лет, голубоглазая, с родинкой на щеке, — сказал Славин, поднимаясь.

— И в голосе ее заключена мирность, — заключил Константинов, — хотя родинка у нее на подбородке, а глаза наверняка зеленые.

Коллега Славина в Луисбурге был молод, лет тридцати пяти, звали его Игорем Васильевичем, фамилию свою он произносил округло, как-то по-кондитерски: «Ду-улов».

— Вообще-то пока еще никто не обращался ко мне за помощью, — певуче рассказывал Дулов, изредка поглядывая на острую макушку Славина; они шли по берегу океана; солнце было раскаленно-белым, жгло нещадно, слепило. — Один раз жена коменданта пришла, ей показалось, что за ней следят.