— Как что делать?! Всех хватать и — в кутузку. Мефистофеля как-нибудь отличим от серой массы. Его — в отдельную камеру.

— У нас проблем с помещениями нет, можем всем предоставить отдельные камеры, хоть двухкомнатные.

— Двухкомнатные камеры — это все ваши буржуазные излишества, — перебил Турецкий.

— Молчал бы уже, мистер плейбой, про буржуазные излишества, — огрызнулся Реддвей, до сих пор, по-видимому, не простивший Турецкому его вандализма и надругательства над казенным имуществом. — Что, если лично Мефистофель здесь не объявится? Из предосторожности. Он-то лично мешки таскать не будет.

Турецкий не нашел сразу, что возразить. Подобную перспективу он до сих пор не рассматривал.

— Погоди, неужели ты считаешь, что он позволит своим подручным загрузить три сотни миллионов баксов в вертолет, а сам будет спокойно дожидаться где-нибудь в укромном месте, пока верные слуги подберут его на борт? Как же, подберут они его, держи карман шире! Брось, Питер, бред это все, детский сад. Если он клюнул — прибудет сюда собственной персоной. А здесь мы за рога его — и в стойло.

— Ты сам рассуждаешь, как в детском саду. Мало ли какими средствами он держит свою гвардию в узде? Может, он бомбу сунул им под хвост и не снимает руку с красной кнопки. Может, он отца родного за штурвал посадил, а здешним бойцам дал указание всех лишних порешить, когда закончат погрузку. А скорее всего, нет лишних, только самые преданные или вообще один, самый-самый.

— Бред! Не будет он такие сложные пасьянсы раскладывать, если не дурак. А он не дурак! Когда речь идет о сотне миллионов, и на родного отца полагаться нельзя, да и стар он наверняка для таких передряг.

— Приближается гражданский вертолет со стороны Мюнхена, — объявил связист, — дальность десять миль, скорость 80 узлов, высота сто футов — предельно низко, втрое ниже установленной границы для этого района. Очевидно, стремится идти незаметно для радаров. Сигнал очень слабый. Снизится на несколько футов — мы его потеряем.

«Черт бы побрал весь англоговорящий мир с их футами и дюймами, — выругался про себя Турецкий. — Тут война, а я должен арифметикой заниматься, пересчитывать все к человеческим единицам…»

— У нас в войсках ПВО в 87-м году, после приземления Руста, восстановили должность наблюдающего за воздухом, — подал голос Расторгуев, не отрываясь от прибора. — Старо, но эффективно! Советую использовать опыт.

— Один-один. — Турецкий толкнул Реддвея в бок.

Несси точно так же, как и напарник, повращала шеей, у нее это вышло без громового хруста, размяла слегка затекшую левую руку и принялась рассматривать в оптический прицел вход в музей. Если заварится каша, они должны успеть проскочить в здание и заблокировать выход из подвала. Главное — никому не позволить взять в заложники туристов или сотрудников музея. Совсем закрыть музей для посещения Реддвей не рискнул — боялся спугнуть тех, кого они ловили. Конечно, ответственность он на себя брал колоссальную: допустить присутствие гражданских на месте боевой операции — да случись что, его разорвут на мелкие клочки. Но, очевидно, шеф верил в профессионализм своих сотрудников, кроме того, на него постоянно давил мистер Турецкий. А что ему, с него, согласно русской же поговорке, как с гуся вода. Да как, черт побери, быть с этим гусем?