«Вот мне бы такую любовь, как там описана», – думала она. У нее недоставало способности к отвлеченному суждению, но она, можно сказать, жила жизнью тех героинь, какие действовали в прочитанных ею книгах. Она чувствовала себя поочередно герцогиней де Мофриньез, Колеттой Бодош и Одеттой де Креси. Походка Сильвены, ее тон безошибочно говорили о том, какое произведение она в данное время читает.

– Я просто диву даюсь, как ты можешь держать все это в голове! – поражалась Фернанда, которая способна была часами пересчитывать родинки у себя на руках и на груди.

Сильвена, не желая, как она выражалась, зарывать свой талант в землю, разучивала роли и заставляла Фернанду подавать ей реплики: в один прекрасный день, мечтала Сильвена, она сыграет роль королевы в «Рюи Блазе» и весь Париж окажется у ее ног.

– Лучше поставь мне компресс, – хныкала Фернанда.

В одном из сборников Сильвена наткнулась на стихотворную строку из «Желтой луны» Ренье и неделю подряд повторяла по каждому поводу:

– Не приставай ты ко мне со своей желтой луной! – возмущалась Фернанда. – До чего ж ты умеешь надоедать. А теперь все уши прожужжала про луну…

Временами Сильвену охватывал панический страх. А что, если вся эта многомесячная пытка ни к чему не приведет, что, если Люлю не сдержит обещания? От этого самодура всего можно ожидать. Она тотчас же строчила длинное письмо Анни Фере, и та ей отвечала: «Не тревожься. Я за ним слежу. Он настроен по-прежнему. Люлю настолько преисполнен гордости, что каждый вечер напивается и всякому встречному и поперечному радостно сообщает, что у него скоро будет сын; при этом у него такой вид, словно речь идет по меньшей мере о сыне Наполеона. Я завидую тебе: ведь ты спокойно живешь в глуши, а мне приходится исполнять свои песенки перед сборищем крикливых болванов, которые даже не могут, хотя бы из вежливости, помолчать. Когда я получу от тебя обещанные пятьдесят тысяч, обязательно куплю себе домик в деревне».

– Глупая, если б она только знала, каково жить в деревне, – говорила Сильвена, швыряя письмо на буфет.

Фернанда поднималась с видом мученицы, аккуратно складывала листок и прятала его в ящик.

В те самые дни, когда Люлю Моблан, не понимая, до чего он смешон, бахвалился своим будущим отцовством перед старыми холостяками и официантами парижских кафе, сочувственное внимание женщин и юных девушек все больше привлекала к себе безвинная жертва Моблана – Жаклина Шудлер.

Неподдельное горе Жаклины вызвало в Париже неожиданный интерес к ней. В ее скорби не было ничего показного, искренность ее страданий ставила в тупик общество, не привыкшее к проявлению каких бы то ни было чувств; ее печаль достигла апогея, и сила безмолвного страдания вызывала изумление окружающих. Она стала «великой страдалицей» сезона. Жаклина почти не бывала в свете, но говорили о ней повсюду.

– Как себя чувствует бедняжка Шудлер? Есть ли какие-нибудь новости?.. Несчастная, до чего ужасна ее судьба!

– Бедняжка Жаклина просто великомученица, – заявила однажды Инесса Сандоваль, поэтесса, видевшая свое предназначение в том, чтобы затмить графиню де Ноайль.