– Пристегнитесь! – прокричал Талдынов, потянулся и сам застегнул на ней ремень безопасности.
У Аси от испуга быстро и сильно заколотилось сердце, кровь отхлынула к ногам, коленки сразу же ослабели, она вертела головой, оглядываясь по сторонам, в судорожной истеричной попытке понять, что делать, за что схватиться, как спасаться…
«Боже, боже, боже! Это какая-то несправедливость! – метались мысли у нее в голове. – А как же Васенька, как же Василий?»
Она наткнулась взглядом на закрепленные в задней части салона, совсем рядом с местом, где она сидела, большие матерчатые тюки с тем самым «народным творчеством», что погрузили в стойбище.
И вдруг Асю, как какой-то вспышкой в сознании, озарило понимание, что надо делать. Это не было от ума, это сработал какой-то совершенно непонятный, глубинный инстинкт самосохранения или нечто иное, на каком-то недоступном пониманию уровне…
И, отстегнув казавшийся ей совершенно ненадежным и не спасающим уже ничего ремень безопасности, не слушая призывные крики Виталия, не успев еще ничего сообразить, в два шага она скакнула туда, в эту кучу, попав между тремя брезентовыми тюками, словно ее кто втащил туда за руку, и успела еще дернуться всем телом, протолкнуться вперед, когда вертолет, издавая ужасные звуки, начало кидать, швырять и бить обо что-то.
Она успела зажмуриться и взвыть про себя:
«Не хочу! Не хочу, я только нашла Василия! Только нашла! Ему без меня плохо будет, совсем! Нет!»
И тяжело, громко и сильно огромная летающая машина стукнулась о землю, крутанулась на месте и застыла, дрогнув в последней смертельной судороге всем своим железным телом. И стало вдруг резко тихо, только что-то негромко пищало и скреблось металлическое. И Асю накрыло спасительной темнотой.
– Ася! – слышалось ей откуда-то издалека. – Аська! – звал и звал ее чей-то знакомый голос.
«Если я отсюда выберусь, – подумалось ей тягучей замедленной мыслью, – то больше никогда никакого репортерства. Обещаю тебе, – говорила она Василию, смотревшему на нее таким строгим, суровым взглядом, и повторила: – Обещаю».
– Ася! – послышался совсем рядом, но как-то глухо, как через вату, все тот же знакомый, зовущий голос: – Аська!
– Я здесь, – сказала она сипло скорее самой себе, обозначив, что все еще жива.
И зашевелилась. Только тогда сознание в полной мере вернулось к ней, и она с ужасающей точностью вспомнила все, что случилось.
– Больше никогда! – сказала она громко и полезла выбираться, ориентируясь на свет.
Барахталась в этих перевернутых скособочившихся тюках, не понимая, где верх, где низ, но все же продралась вперед, сфокусировала взгляд и увидела перед собой бледное, перепуганное лицо Игоря.
– Аська! – обрадовался тот, аж задохнувшись от эмоций. – Жива?
– Все, Игорь, все! – оповестила она его очень серьезным тоном.
– Что все?! – проорал он, и глаза его наполнились ужасом.
– Все! – пояснила она, вылезая из брезентовых объятий и пытаясь встать на ноги. – Это последняя моя командировка! Больше никаких репортажей. Хватит! Я давно хотела тебе сказать, но никак не решалась.
– Тьфу на тебя, малахольная! – выругался он от облегчения и прижал ее к себе, обнимая. – Напугала! – и тут же отпустил и осмотрел, озабоченно спросив, хватая за руки: – Ты как? Что-нибудь повредила?