После того раза Женя сделал ещё несколько запусков, пока не определил оптимальный промежуток времени для перемещения. Это был отрезок с двух до четырёх часов ночи, который так же соответствовал ночному времени суток на той планете. Тем самым сумеркам, когда тамошние земля и воздух остывают до температуры приемлемой для человека. Убедившись в безопасности, в один из ночных запусков Женя взял и меня. Потом я ещё несколько раз бывала в этом Мире, вплоть до того страшного дня, точнее, ночи, когда Женя взял с собой Сашу.
У Жени после совершённого открытия, словно открылось второе дыхание. Его глаза – глаза человека, перевалившего за экватор жизни, снова горели молодым огнём! Он всерьёз, как и всегда за что бы не брался, намеревался исследовать эту планету. Хотел сделать карту местности. Планировал адаптировать машину к условиям того Мира, для чего проектировал средства защиты от излучения и высокой температуры.
В Саше Женя видел преемника своего дела, того человека, который продолжит исследования. Поэтому первые рассказы о Мире с синим солнцем были преподнесены Саше в форме сказки на ночь. Потом ещё раз и ещё, пока Женя не сказал Саше, что этот Мир существует и что он готов его показать. Но при условии – годовая пятёрка по математике!
Саша выполнил это условие, и на один из первых дней летних каникул Женя назначил «увлекательное путешествие». Саша был днём отправлен спать, что выполнил безропотно, учитывая предстоящее вознаграждение за страдания. А вечером мы сели в машину и поехали на ту самую полянку – «наш Байконур», как её стал называть Женя. Мы условились на сорокаминутное отсутствие «космонавтов», а я снова осталась наблюдателем.
Через сорок минут они не вернулись, как не вернулись ни через час, ни через два. Только одни деревья в ночном лесу были свидетелями моего истерического ужаса. Прошло ещё полтора часа, и машина появилась! В салоне был только Женя, он сидел за рулём в полубессознательном состоянии. Я еле вытащила его из салона. Женя был словно из бани: распаренный и мокрый. Вся его одежда была в каком-то грязном мочале. Я стала хлестать его по щекам, чтобы привести в чувство. Когда мне это удалось, Женя оттолкнул меня и бросился к машине. Его не было ещё минут двадцать. Вернулся он снова один, и снова мне пришлось его радикальными способами приводить в чувство. Когда Женя пришёл в себя, он заплакал. Таким беспомощным я его ещё никогда не видела.
Из сбивчивого рассказа Жени я поняла, что они уже собирались возвращаться, как их накрыл ливень чудовищной силы. Саша, как назло, отбежал от Жени метров на пятьдесят, и их разделила стена из воды. Почва мгновенно превратилась в плохо проходимую жидкую грязь. На каждый шаг уходило по минуте. Шум закладывал уши, и Женя сорвал голос, выкрикивая Сашино имя. Кое-как он добрался до машины, чтобы переждать этот потоп. Но ливень закончился вместе с восходом синего солнца. В синем мареве струи испарений стояли такой же стеной, как и струи дождя до этого. Жидкая грязь высыхала медленно, передвигаться было невозможно. Женя с трудом вернулся к машине и запустил блок, чувствуя, что теряет сознание. А во второй заход он был уже не в силах кричать и ходить, он просто давил на клаксон в надежде, что Саша его услышит. Но Саша не отзывался. Пока мог терпеть, Женя сигналил под палящими синими лучами, но всё было тщетно. Обратно в город мы ехали молча. Нужно было взять резиновые сапоги, штормовки с капюшонами и канистры с холодной водой. Вернулись мы на полянку через два часа. Обули сапоги и облачились в штормовки, предварительно смочив их.