Руки у меня дрожат, и ноги тоже. И нутро дрожит. Марти, мне нет нужды гадать, кто написал этот текст. Я просто знаю. Я читала его минимум десять раз. Из них четыре раза — до тебя. Может, не совсем в такой версии, которую ты мне прислала, но все его прекрасные мысли о слове, науке, Боге и интернете там уже были.

И были там еще очаровательные орфографические ошибки, и этими-то ошибками он меня тоже растрогал. Этот текст мог написать только Петр, то есть твой отец.

Я подумала, что он за это заслужил послушать Дидо, и велела одному типу из бара сделать для меня копию, а ему послала «Почтэксом» свой оригинал. Потому что твой отец заслуживает того, чтобы иметь только оригиналы. А еще в коробку с Дидо я всыпала килограмм «коровок». Таких, которые тянутся.

Ты знаешь, что он может съесть полкило «коровок» за час? Знаешь?

Еще я нашла самый красивый в городе голубой галстук — он подходит к его рубашке с запонками, в которой он танцевал со мной вальсы, — и тоже положила к Дидо. Чтобы сегодня в Варшаве он мог выглядеть так, как мне хотелось бы, чтобы он выглядел. А ты знаешь, что голубой — это его любимый цвет? Знаешь?

Я своей рукой переписала для него все лучшие стихи Рильке. И засунула под «коровки». Он и так почти все знает наизусть. Ты знала об этом?

Я купила ему графин для вина, чтобы он пил по вечерам вино, которое «дышит». Потому что красное вино должно дышать. Ты знаешь, какое вино он любит больше остальных? Знаешь?

И когда все это у меня уже лежало в картонной коробке, я пошла на почту и купила другую коробку. Наполнила ее пенопластовой крошкой, чтобы он наверняка получил все в целости и сохранности. Марти, я люблю твоего отца. Я люблю его иначе, чем ты. Ты можешь мне это простить?

Твоя Магда

— Собачка, домой, я должна написать ей теперь, пока не улеглось волнение.

Мартина почти вслух разговаривала с собакой, которая, как маленький снегоуборщик, разрывал замерзшим носом снег в аллейке над озером.

Мадам!

В мире есть два человека, которых я больше всего на свете хотела бы видеть счастливыми. Не скрою, что я слегка ошарашена. Я отмечала изменения, которые происходят с моим отцом. Может, я была слишком озабочена своими проблемами, чтобы сделать правильные выводы. Теперь я понимаю все.

Это не такое простое открытие. Я моложе тебя на шесть лет. Ты более зрелая, на целую эпоху.

У меня немного другой склад мыслей.

Наверняка знаю, что ты — самое чудесное создание (носящее по большим праздникам юбку), а мой Daddy — самое прекрасное создание (носящее по большим праздникам галстук). По праву Божьему и человечьему два таких исключительных существа имеют шанс встретиться и… полюбить друг друга. У меня это все постепенно укладывается внутри.

Ей-богу- Думаю, что когда мы встретимся, то я уже не буду хотеть запереть тебя в подвале, полном мышей (видишь, я знаю, чего ты больше всего не любишь). Ты позволила мне понять еще вот что. Как будто сделала моей голове кесарево сечение. Я не люблю Томаша.

Я влюбилась в магию слов, в то, как он дотрагивался до меня и что говорил, когда дотрагивался. Он утянул меня за собой, как ветер, уносящий семена одуванчика. Я — без воли… Он как стихия.