Сначала я подумал, что надо позвонить миссис Пауэр, но затем сообразил, что лучше связаться с конторой шерифа. Джону Пауэру передадут мои слова, и он обязательно примет какие-то меры: если, конечно, и впрямь подозревает Арделию в… Я плотно прикрыл дверь будки и быстро отыскал нужный номер в справочнике; тогда во многих будках еще лежали телефонные книги. Прежде чем звонить, я набил рот камешками, которые подобрал по дороге.

Трубку снял сам Джон Пауэр… Теперь мне кажется, что именно поэтому погибли Пэтси Харриген с Томом Гибсоном. Да и сам Джон Пауэр — тоже. Я был уверен, что к телефону подойдет диспетчер — тогда это была Ханна Веррил, — и я объясню ей, в чем дело. Услышав же резкий и уверенный голос помощника шерифа, я растерялся и чуть не проглотил камешки. С минуту, должно быть, не мог и слова выдавить.

«Чертовы ребятишки», — проворчал Пауэр, собираясь повесить трубку.

«Постойте! — выкрикнул я. Камешки исказили мой голос до неузнаваемости, словно рот у меня был ватой набит. — Не вешайте трубку!»

«Кто это?» — спросил он.

«Не важно, — ответил я. — Если вам дорога ваша дочь, срочно увезите ее из города и ни в коем случае не подпускайте близко к библиотеке. Я не шучу. Ей грозит серьезная опасность».

На этом все и кончилось. Подойди к телефону Ханна, я сказал бы ей куда больше. Назвал бы имена — Тэнси, Тома, Пэтси… да и про Арделию рассказал бы. Но Пауэр напугал меня; мне почему-то казалось, что, не повесь я трубку, он каким-то образом увидит, что я стою у телефона и трясусь как осиновый лист.

Я выплюнул камешки на ладонь и выбежал из будки. Позвонив, я сбросил с себя заклятие Арделии — так, во всяком случае, казалось, но меня охватила самая настоящая паника. Видели когда-нибудь птичку, которая, влетев в дом, начинает судорожно метаться и колотиться в окна? Нечто подобное творилось и со мной. Я даже позабыл о детях, которым грозила смертельная опасность. Мне вдруг показалось, что Арделия меня видит, что она все время с меня глаз не спускала и теперь хочет со мной разделаться.

Меня обуревало лишь одно желание — спрятаться подальше, с глаз долой. Я быстро пошел по Мейн-стрит. Ближе к ее концу я уже сбился на бег. К тому времени все в моем мозгу смешалось — и Арделия, и Библиотечный полицейский, и темный человек — тот самый, что управлял паровым катком и сидел за рулем автомобиля, увозившего Растяпу Саймона. Я был почему-то уверен, что сейчас все трое преследуют меня в стареньком «бьюике». Добравшись до вокзала, я снова спрятался в уже знакомом пакгаузе. Забился под нижнюю полку стеллажа, весь дрожа в ожидании, что с минуты на минуту нагрянет Арделия. Я был уверен, что стоит мне только поднять глаза, и я увижу ее мерзкое рыло с ободком.

Тогда я ползком выбрался из пакгауза и вдруг прямо посреди кучи прелой листвы у платформы увидел полбутылки вина. Когда-то я сам ее там оставил, а потом начисто позабыл. В три глотка я осушил бутылку, а потом залез под платформу и отрубился. Очнувшись, я решил было, что проспал каких-то несколько минут — освещение и тени ничуть не изменились. Лишь головная боль прошла и желудок от голода подводило.