Снег, вкусно пахнущий свежестью и чистотой, уже лежал повсюду, но все еще продолжал падать, придавая всему вокруг вид рождественской открытки. Он щекотал ей лицо и навевал мысли об уютно горящих поленьях в камине, о жарко́м, готовящемся на вертеле, о вине и смехе…

Итак, они были здесь. Они добрались сюда. А почему именно сюда? Потому что сны рассказали обо всем. Что тот самолет разбился бы, если бы они были на нем? И если бы она не заставила Ричарда грести изо всех сил, то их бы попросту переехали в той утлой лодчонке?

Два джаггернаута обязательно выскочили бы из-за поворота дороги, если бы она не заставила Ричарда с нее съехать?

Разумеется, Сэм, все это случилось бы. По волшебству, что ли?

Но ведь мы остались живы, потому что остановились.

Ах, черт подери.

А знаешь, Ричард, почему ты отказываешься поверить в это? Да потому, что ты боишься, вот почему!

А я не сумасшедшая, нет. Это Слайдер играет со мной в эти игры. «Вот сейчас ты меня видишь, а теперь не видишь». «Вот он стоит прямо у тебя за спиной… ах нет, никто там не стоит». «Какие-то сны сбываются, а какие-то – нет». Это же игра, только и всего, игра, в которой ты должна выиграть.

Если ты ее проиграешь, то умрешь.

Она потопала ногами, чтобы согреться, и засунула руки в перчатках глубоко в карманы. Ричард в красной куртке с капюшоном и в белых сапогах-«луноходах» торопился обратно к ней, и они вместе дотолкали багажную тележку до наклонного ската, а потом дальше – к фуникулеру, который вез до Зерматта.

Носильщик поставил их вещи позади вагонетки и подержал для них дверь открытой. Фуникулер с резким толчком тронулся в дорогу, держа курс вверх, по узкому подвесному туннельчику. Вагонетка пронзительно завывала. Вереница саней, запряженных лошадьми, двигалась мимо них в противоположном направлении, колокольчики нестройно позванивали.

«Деньги», – подумала она. Их присутствие ощущалось повсюду: в толстых шубах, в дорогих часах, в дымке от сигар и кофе, в аромате толстых плиток шоколада, который смешивался в морозном воздухе с запахами конского навоза и пота, в этой суете, в толкотне, в названиях знаменитых марок – «Конфисьер», «Бэргенер», «Шассуре», «Сайлер», «Патэ Филипп», «Лонжин», в фирменных лыжах, дребезжащих на столь же фирменных плечах – розовые и зеленые, гоночные, для слалома и для слалома-гиганта, даже в постукивании и скрипе незакрепленных лыжных ботинок… Гора Маттерхорн вздымалась монолитом над крышами гостиниц, позади нее опускалось солнце, слабое и тусклое, словно поблекшая безделушка, которую требовалось отполировать.

«Вимперштубе». То есть гостиница «Вимпер». Названа в честь первого англичанина, поднявшегося на Маттерхорн. На кладбище под мостом лежит полным-полно таких смельчаков, их так много, что могилы уже выходят за территорию кладбища. Сэм охватила дрожь. Каменные плиты криво торчат из снега, словно зубы у стариков. Молодые англичане вперемешку со здешними торговцами и местными героями – все одинаково мертвы, как любой покойник, и у каждого своя эпитафия. «Я выбираю восхождение», – запомнилась Сэм одна из них, и ей стало интересно, а что напишут на ее собственной могиле?