— Тоже верно. И что же нам делать?

— Тебе — пока что ничего. А я отправлю Гильдебрандту просьбу возвратиться как можно скорее. Уж поверь, я сумею вырвать у него правду, если она ему известна!

Совсем скоро слуга отнес на почту письмо с печатью Левенгауптов.

Потянулась череда тоскливых дней под осенним небом, никогда не проливавшим столько слез, как в этом году. Оно низко нависало над городом темно-серым грузом, время от времени разражаясь сердитыми бурями, при которых невозможно было отличить день от ночи. Но тягостнее всего было молчание. Минул уже месяц, а секретарь все еще не отвечал, и в чудесном доме на озере Бинненальстер надежда меркла еще быстрее, чем свет за окнами .Вестей не приходило ни от кого, даже от Левенгаупта, уехавшего неизвестно куда и не изволившего писать своей супруге. Зимой торговля в Гамбурге сворачивала обороты, редкие корабли осмеливались теперь спускаться по эстуарию Эльбы или Траве — к Любеку, к Балтийскому морю. Старый ганзейский город, запершийся в своих стенах и свято хранящий свои богатства, сурово подставлял спину ледяным ветрам, хотя настоящая зима была еще впереди...

Не получая вестей от родных, Амалия молилась все больше, а Аврора все меньше. Вынужденное затворничество выводило девушку из себя. Вот уже два месяца, как она вызвала Гильдебрандта, а он так и не удосужился прислать хотя бы весточку с объяснением или оправданием. Его молчание рождало подозрение: неужели этот верный секретарь не смог воспротивиться шансу мгновенного обогащения и приложил руку к пропаже сокровища? В это было трудно поверить, но дни шли, а ответа все не было, и подозрение крепло, тем более что курьеры, бросая вызов стихии, продолжали поддерживать связь между важнейшим портом и всеми княжествами Германии.

Перед самым Рождеством нескончаемое ненастье улеглось. Ветер стих, пошел мягкий снежок. За несколько часов он, к несказанной радости детворы, одел в белые одежды весь город. Вечером праздничные стайки детишек распевали на улицах старые рождественские песенки, получая в подарок печенье и конфеты. В детских голосах было что-то волшебное, чарующее, и Аврора, провожая взглядом ребятню в разноцветной одежке, ковылявшую по снегу, чувствовала покой вместе с вдохновляющей решимостью.

— Не могу больше сидеть сиднем и изводить себя. Сразу после праздника я уеду. Одна!

Ее сестра не смогла этого вынести.

— Одна? Без Ульрики, без...

— Одна-одинешенька, на хорошо подкованной лошади, переодевшись в мужчину. Не могу больше терпеть молчание Гильдебрандта. Вернусь в Ганновер, посмотрю, что с ним стряслось.

— Ты сошла с ума! Тебя не впустят в город.

— Авроре фон Кенигсмарк туда не пройти, но кто вздумает остановить... скажем, Гуго Меллендорфа, юношу из благородной семьи, путешествующего по германским княжествам для расширения кругозора, а может, и в поисках своей судьбы?

— Только не Ганновер! Там полно вербовщиков, они мигом зачислят тебя в роту новобранцев.

— Ничего не выйдет! Юноша — дворянин со слабым здоровьем. Мне надо за три дня выправить паспорт на это имя.

— Прояви хотя бы немножко благоразумия, потерпи...