– Луи, Бога ради…

– Лестат, это существо при желании может найти тебя? Это означает, что он знает, где ты спишь. Ты привел его сюда. Он знает, где сплю я! Хуже врага и представить невозможно! Mon Dieu, ну почему ты вечно ищешь неприятностей? Тебя уже ничто не сможет уничтожить – ни все Дети Тысячелетий, вместе взятые, ни даже полуденное солнце в пустыне Гоби, и вот ты заигрываешь с единственным врагом, который имеет над тобой преимущество. Смертный, которому не страшен солнечный свет! Человек, способный обрести над тобой полную власть в те часы, когда сам ты абсолютно лишен сознания и воли. Нет, уничтожь его – он слишком опасен! Если я его увижу, то убью!

– Луи, этот человек может дать мне человеческое тело. Ты хоть слышал, о чем я говорил?

– Человеческое тело! Лестат, нельзя стать человеком, просто перейдя в человеческое тело! Ты и при жизни-то не был человеком! Ты родился чудовищем, сам знаешь. Черт возьми, нельзя так заблуждаться на собственный счет.

– Замолчи, а то я заплачу.

– Плачь! Хотелось бы на это посмотреть. Сколько раз в твоих книгах я читал о том, как ты плачешь, но ни разу не видел этого своими глазами.

– А, вот видишь, какой ты лжец! – в бешенстве воскликнул я. – В своих жалких мемуарах ты описывал, как я плачу, в эпизоде, которого, как нам обоим известно, никогда не было!

– Лестат, убей его! Ты сумасшедший, если позволишь ему приблизиться к себе!

Потрясенный, совершенно сбитый с толку, я буквально рухнул в кресло и уставился в пустоту. Дыхание ночи за окном казалось нежным и ритмичным, во влажном прохладном воздухе едва заметно ощущалось благоухание цветущего вьюнка. Казалось, от лица Луи, от его сложенных на столе рук исходит слабое свечение. Он погрузился в молчание и, видимо, ждал моей реакции, какой – понятия не имею.

– Такого я от тебя не ожидал, – уныло сказал я. – Я думал, что услышу длинную обличительную речь, вроде той белиберды, что ты записал в своих мемуарах. Но это?!

Он молчал и напряженно буравил меня взглядом, на мгновение в его задумчивых зеленых глазах сверкнули искры. Казалось, в глубине души он мучительно переживает, словно мои слова причинили ему боль. Конечно, дело не в том, что я высмеял его книгу. Я постоянно ее высмеивал. В шутку, конечно. Ну, или почти в шутку.

Я не представлял, что следует сказать или сделать. Он действовал мне на нервы. Когда он заговорил, его голос звучал очень тихо.

– Ты же не хочешь на самом деле стать человеком, – сказал он. – Ты же в это не веришь, правда?

– Нет, верю! – ответил я, уязвленный излишней эмоциональностью собственного тона. – Как можешь не верить мне ты?! – Я встал и опять зашагал по комнате. Потом, покружив по дому, вышел в похожий на джунгли сад, раздвигая по пути толстые упругие ползучие ветки. Я был в таком смятении, что больше не мог с ним разговаривать.

Я вспоминал свою смертную жизнь, пытаясь не приукрашивать события, но не мог отогнать от себя мысли о последней охоте на волков, об умирающих в лесу собаках. Париж. Театр на бульваре. Незавершенность! «Ты же не хочешь на самом деле стать человеком». Как он может так говорить?!