— Центр Симона Визенталя? — полувопросительно произнес Мартин.

— То есть вы принимаете участие в выслеживании бывших нацистов и помогаете предать их суду? — Паула, оказывается, была лучше информирована.

— Среди всего прочего — да. Центр сохраняет все документы. Вы можете поговорить с ними и получить доступ к любым материалам. — Аксель протянул Пауле визитную карточку, которую та сунула в нагрудный карман.

— А «Друзья Швеции»? Вы что-нибудь от них получали?

— Нет… не знаю… Нет, насколько мне помнится — нет. Но проверьте на всякий случай в центре. У них сотни миллионов единиц хранения.

— Франц Рингхольм, как он вписывается в картину? Вы сказали, что дружили с детства?

— Он скорее дружил с Эриком. Я на несколько лет старше, так что и друзья у меня были постарше.

— Но Эрик был с ним близок? — Карие глаза Паулы буквально сверлили старика.

— Да, хотя много лет после этого они не встречались. — Акселю тема разговора была очевидно неприятна. — Подумайте сами — прошло шестьдесят лет! Даже если ты еще не впал в слабоумие, воспоминания становятся все более расплывчатыми. — Он слегка улыбнулся и постучал указательным пальцем по лбу.

— Все-таки не шестьдесят… Письма Франца написаны совсем недавно.

— Не знаю, не знаю… В конце концов, у меня своя жизнь, у брата — своя. Я же не мог досконально знать, с кем он переписывается и о чем. Не забудьте, что мы поселились в Фьельбаке постоянно всего три года назад. Впрочем, как сказать — постоянно… не совсем. У Эрика есть… была квартира в Гётеборге, а я езжу по всему миру. Но этот дом — он как порт приписки. Если меня спрашивают, где я живу, я отвечаю: в Фьельбаке. Но на лето я поселяюсь в квартире в Париже. Не выношу всей этой связанной с туристами суеты. А все остальное время… Можно сказать, мы живем очень спокойной жизнью, мой брат и я… простите, жили. — Голос его дрогнул. — К нам никто, кроме уборщицы, не приходит.

Паула и Мартин переглянулись. Он еле заметно кивнул и вырулил на скоростное шоссе. Спрашивать, собственно, больше было не о чем. Всю оставшуюся дорогу они старались говорить о чем-то не важном — у Акселя был такой вид, что он вот-вот потеряет сознание.

— Вы… вы уверены, что у вас не будет психологических трудностей, если вы вернетесь к себе?

Аксель вышел из машины и постоял немного, глядя на большой белый дом.

Потом покачал головой.

— Нет. Это мой дом. Мой и Эрика.

Он пожал им руки и направился к крыльцу, катя за собой чемоданчик. Паула долго смотрела ему в спину.

Ей показалось, что от него исходят флюиды одиночества.

— Ну что, получил вчера на орехи? — Карин, посмеиваясь, толкала коляску с Людде так быстро, что Патрик начал задыхаться.

— Да… можно и так сказать. — Он вспомнил вчерашний день.

Эрика встретила его мрачнее тучи. Он, конечно, мог ее понять. Весь смысл его отпуска заключался именно в том, чтобы дать ей возможность поработать. Но все равно, считал Патрик, она явно перегнула палку. Он же не развлекаться пошел, а сделать необходимые для дома дела. И откуда ему было знать, что именно вчера Майя неожиданно проснется? Днем она всегда спит без задних ног после прогулки. И уж во всяком случае Эрика могла бы и не дуться до вечера. Но к счастью, Эрика была не злопамятна — утром она, как всегда, чмокнула его в нос. Что было — то прошло. Но рассказать ей, что он нашел компанию для прогулок, Патрик не посмел. Потом расскажет. Не то чтобы Эрика стала ревновать его к бывшей жене, но… потом, когда расклад будет получше. Тогда и расскажу, решил он.