– Похоже, нет, – подтвердил Дмитрий Сергеевич.

Я вышла из кабинета в растерянности. Вот уж чего не ожидала! Синильная кислота, в моем понимании, не тот яд, которым можно отравиться случайно. Существует, конечно, возможность проникновения через кожу или попадания через нос, но, судя по словам Аникина, этот вариант отпадает, ведь в желудке, крови и моче обнаружено слишком высокое содержание отравляющего вещества! Неужели кто-то пытался намеренно отравить Лиду? Это казалось просто невероятным: в конце концов, мы живем не во времена великих Медичи и даже не во времена Агаты Кристи, обожавшей истории о всевозможных ядах!

Что ж, остается одно – дождаться результатов анализов из Центральной лаборатории.

Вечером я заглянула в реанимацию.

– Пациентка все еще без сознания, – сообщила мне медсестра. – Хотите на нее посмотреть?

Я хотела. Увидев Лиду, я пережила состояние легкого шока. В моей памяти Лида Коганер осталась девушкой полной, круглолицей, в общем – полной противоположностью своей матери и более женственной копией отца. Теперь же передо мной, опутанная проводами, в окружении приборов, лежала совершенно незнакомая женщина. Ее лицо было болезненно худым и сильно загорелым, а тело, насколько я могла различить под тонкой простыней, стало жилистым, тоже очень худым и стройным. Очевидно, Лида приложила немало усилий к тому, чтобы кардинально изменить свою внешность. Она не прибегла к хирургическому вмешательству, но, судя по всему, нещадно изводила себя диетами и спортивными нагрузками.

Я посмотрела на приборы: очень низкое давление, да и дышала Лида при помощи аппарата. Да, Аникин, похоже, прав: дела очень плохи. И что я должна сказать Елене Исааковне? С другой стороны, насколько я знала, если при отравлении синильной кислотой пациент не умер мгновенно из-за слишком высокой ее концентрации, то при оказании своевременной экстренной помощи лечение проходит довольно успешно и без особых последствий. Может, все еще и обойдется?

Я аккуратно, стараясь не задеть проводов, взяла Лиду за руку. Ее кожа оказалась на ощупь очень сухой и шершавой, как кора старого дерева.

Утром я первым делом заскочила в реанимацию. Вчерашняя малознакомая медсестра сменилась, и меня встретила Даша Дробыш, с которой мы всегда были в хороших отношениях. Правда, Даше уже хорошо за пятьдесят, но ни у кого в отделении не поворачивается язык называть эту крохотную женщину с детским лицом по имени-отчеству. Когда я объяснила Даше, к кому пришла, она округлила глаза.

– Ой, Агния Кирилловна…

– В чем дело? – спросила я, уже начиная понимать, но не желая верить.

– Она умерла ночью… Мне так жаль, честное слово!

Я сделала два глубоких вдоха, как учил меня Олег, и только потом задала следующий вопрос:

– А родственники в курсе?

– Они уже едут, – кивнула Даша. – Муж у нее – просто цунами, а не мужик: вчера тут такой скандал закатил, когда мест свободных не оказалось и пришлось ставить дополнительную койку! Представляю, что сейчас будет…

Признаюсь честно, наблюдать за тем, «что сейчас будет», мне не хотелось, да и первая операция начиналась через пятнадцать минут, поэтому я поспешила ретироваться. Я не могла поверить, что Лиды больше нет. Да, мы долго не общались, но все это время она жила где-то, чем-то занималась, и я при желании всегда могла бы с ней связаться, а теперь… Теперь она умерла, и нам больше никогда не удастся поговорить! А ведь порой всего-то и надо – снять трубку, услышать знакомый голос и задать простой вопрос: «Ну, как живешь?» А действительно, как жила Лида? Почему она оказалась в больнице с таким невероятным отравлением? И почему, несмотря на оказание своевременной помощи, все-таки умерла?