«Ублюдок!!! Ну почему он это сделал сейчас? Уехал бы к себе да прыгал бы там с крыши! Урод!»

Максим не мог сдержаться. Он готов был подбежать к трупу (сомнений быть не могло – Хабалов был мертв) и пнуть его по ребрам.

«Какая-то черная полоса, – думал Макс. – Жирная черная полоса, которой конца и края не видно».

Он медленно вышел из дома. Вокруг Хабалова собрались люди. Бурый стоял спиной. Максим подумал: все-таки его фамилия означает и цвет лица. По крайней мере, шея и затылок под короткими седыми волосами Георгия Федоровича стали серо-красными, даже как-то ближе к коричневому. Если бы Максим не видел до этого его натуральный цвет кожи, близкий к цвету рыбьего брюха, то, пожалуй, решил бы, что перед ним очень загорелый человек. Этот вмиг загоревший человек стоял молча. Пока молча. Рабочие переводили взгляд с прораба на застывшего в неестественной позе Хабалова. И тут Бурого прорвало. Украинская мова вперемешку с русским матом и кое-где вставленное словцо (надо полагать, тоже нецензурное) на узбекском быстро привели в чувства собравшихся. Все забегали. Но пользы это приносило ровно столько, сколько приносят тараканы, бегающие по столу под светом электрических ламп.

– Что делать-то будем? – спросил Максим у прораба.

– А хера тут делать? Распускать всех надо!

– В каком смысле?

– В прямом! У тебя регистрация есть?!

Максим все понял. Раньше он слышал об этом по телевизору, а теперь видел наяву. Нелегалы. Без регистрации и разрешения на работу люди не имели здесь никакого веса. Фактически – мертвые души. И вот теперь мертвые души становятся на самом деле мертвыми. Что делает руководство в этом случае? Конечно же, распускает всю бригаду. Всю, кроме Хабалова. Он и рад бы, но не может.

– Ну, с нами со всеми все ясно. А с этим что будет? – Максим показал на труп Даниила.

– Твое какое дело?! Я же тебе говорил – не допускать его к работе! Какого хера тебя волнует он?! Ты бы за свою жопу переживал! Люстру в двадцать штук списал! Ты еще похорони его за свой счет! – Бурый, казалось, побурел еще сильней.

– Ты почему со мной так разговариваешь? – спокойно, но с нажимом спросил Бабурин.

Бурый хотел возразить. Хотел, но… Его остановил взгляд Макса. А больше и ничего. Бурый был раза в два шире электрика, но взгляд… Взгляд Максима уменьшал размеры Георгия Федоровича. Бурый промолчал.

– Знай свое место, прораб.

– Я домой хочу. – От себя Бурый этого точно не ожидал.

– Да будет так! – произнес Бабурин и пошел к домику.

Все шло как надо. Как было и задумано. Владлен Маркович мог, конечно, разорвать этого коротко стриженного ублюдка. Нет, не сам, у Толстоганова была на подхвате спецбригада – на случай воровства в магазинах и заносчивости подчиненных. Но Максим не был его подчиненным, и поэтому Влад избрал по его укрощению метод тихий и более эффективный, чем банальное избиение.

Пришлось на время изолировать Эллочку, а то бы… Женщины, женщины. Даже тихоня Анжела способна разорвать за любимого. Да что-то не очень уж и любимого, хмыкнул Владлен. После получения фотографий – Игорек наблюдал (надо же, даже этот хмырь сгодился) за ней весь день, – Анжела была сама не своя. А вечером напилась в кафе «Цезарь» и поехала на другой конец города. Там Игорь видел, что она вошла в Замок. То есть она не пошла ни к родителям, ни домой и даже ни к Лесе. Леся тоже была в курсе, откуда эти фотографии. Оказалось, что ей даже на руку происходящее – слишком много людей знали об истинном происхождении этих снимков. Но не убирать же свидетелей. В конце концов, не побежит же Бабурин в милицию. А даже если и побежит, ну и что? Что он им скажет? Меня там не было, а почему-то на фотографиях я? Все на этом и закончится. Анжела разведется с этим ревнивым ублюдком. И все счастливы, всем хорошо. Кроме, конечно, самого Максима. Душевная травма куда как хуже физической.