Скромности Роберта Клайва и впрямь остается только удивляться, потому что двести тысяч фунтов — это одно из крупнейших состояний тогдашней Англии.
Но ограбление Бенгалии — реалии колониальной войны. А Пётр перенес их на свою собственную страну, на Московию. Скажем, в 1705–м вышел очередной указ: ловить нищих, сдавать в солдаты, а дряхлых или совершенно больных — в монахи; нищим запрещалось подавать. Кто хочет заниматься благотворительностью, пусть отдает деньги в Монастырский приказ, там им найдут применение. Много ли нашлось желающих отдавать деньги в Монастырский приказ, трудно сказать. Но был и такой пункт указа: если кого–то будут ловить подающими деньги нищему, тех следует вести в Монастырский приказ и брать штраф. Половина штрафа идет в казну, вторая половина — тому подьячему, который поймает подающего милостыню. Вот подьячие и ходили по улицам города с солдатами и ловили тех, кто подавал.
Чем эта практика отличается от практики ограбления Бенгалии англичанами? Разве масштабами: ведь двухсот тысяч фунтов никакими батогами не выбьешь из жалостливых купчих, а изумруды трудно отыскать в шапках у нищих.
Из гвардейцев Пётр учредил особые комиссии по расследованию работы учреждений и отдельных людей. Комиссии состояли из офицеров трех рангов: майора, капитана и поручика. Комиссия официально, особым указом получала полномочия рассматривать дела не по закону (да и все равно ведь в юриспруденции офицеры не смыслят), а «согласно здравому смыслу и справедливости».
Позволю себе недоуменный вопрос: чем отличаются эти комиссии от ревтроек, вершивших дела «согласно революционному правосознанию»?
Но даже коммунисты не сажали членов ревтроек на заседания других государственных органов. А у Петра даже на заседаниях Сената сидел гвардеец, которому вменялось в обязанность арестовывать тех, кто будет вести себя «неподобающе и неблагопристойно». А члены Сената, по словам посланника Вебера, «должны были являться к какому–то лейтенанту, который судил их и требовал у них отчета».
Ехидный вопрос: и Пётр еще всерьез хотел, чтобы Сенат не на словах, на деле похож был на тот, на древнеримский Сенат?!
Даже к такому высокопоставленному человеку, как фельдмаршал Б.М. Шереметев, был приставлен какой–то Михаил Щепотьев, гвардейский сержант, и об этом Шереметев писал своему свату Головину:
«Он говорил на весь народ, что прислан за мною смотреть и что станет доносить, чтоб я во всем его слушал».
В другом письме — больше:
«..прошу, чтоб Михаилу Щепотьева от меня взять… постоянно пьян. Боюсь, чего б надо мной не учинил; ракеты денно и нощно пущает, опасно, чтоб города не выжег».
А самому прогнать скотину Щепотьева, чтобы не путался под ногами, Шереметев не мог: ведь Щепотьев привез с собой собственноручное письмо царя, что ему, Щепотьеву,
«велено быть при вас некоторое время и что он будет доносить, извольте чинить».
И сюрреалистическое подчинение фельдмаршала сержанту продолжалось.
Финансовая коллегия требовала отчетности из провинций, и в 1718 году разослали по всей стране требования: прислать статистику доходов и расходов. Ни одной бумажки ни одна губерния не прислала; в 1719 году напомнили… опять молчание. Гвардейцы двинулись на дело и, как полагается храбрым воинским людям, одолели супостатов–приказных. Благо, у них была инструкция самого царя: «Сковать за ноги и цепь на шею положить и в приказе держать, покамест не изготовят все нужные ведомости». Эту инструкцию гвардейцы выполнили везде, кроме Азовской губернии: там чиновники силою вырвались из–под караула и разбежались кто куда.