Но стоит всмотреться поближе в обстоятельства дела, и происходит то же самое, что стряслось в свое время с Пушкиным и Толстым: неизбежна переоценка ценностей.

Не только потому, что ни первую жену, Евдокию Лопухину, ни сына от нее Пётр не любил и Алексея никогда не воспитывал. Он и детей от второго брака практически никогда не ласкал, не разговаривал с ними, никогда ничему не учил. Касалось это не только законных детей от постоянных жен, но и так называемых бастардов. Общее число известных бастардов Петра I достигает по крайней мере 90 или 100 человек. Число неизвестных детей Петра, очень может быть, ещё больше.

Скажем, профессор Санкт–Петербургского университета Окунь на своих лекциях бросил как–то фразу, что

Речь шла о том, что мы имеем сведения только о бастардах Петра от дворянок и вообще от женщин из верхушки общества, из среды, умевшей писать и читать. А то, что Пётр отнюдь не брезговал и крестьянками, и солдатскими проститутками, есть множество свидетельств. Об этом говорит хотя бы уже история с Мартой Скавронской, ставшей императрицей, если уж на то пошло.

Всех своих детей, огромную по численности безотцовщину, Пётр никогда не признавал, никогда не помогал никому из них. Неоднократно Пётр высказывался в том духе, что если, мол, наследничек способен хоть к чему–то — сам пробьется, «поднимется», и помогать ему не нужно. Некоторые и «пробились», например Румянцев–Задунайский. Большинство, конечно же, не «поднялись из ничтожества» — особенно дети женщин из «простонародья».

Довольно забавная мысль: в современной России, да и не только в России, наверняка живут люди, происходящие от Романовых по прямой мужской линии, но не имеющие об этом ни малейшего представления! Было бы интересно и поучительно, во–первых, посмотреть на реакцию людей, которые вдруг узнали бы: во мне царская кровь! Во–вторых, интересно было бы учесть права ВСЕХ этих потенциальных претендентов на трон.

Итак, Пётр I никогда не общался со своими детьми — брачными или внебрачными — и, судя по всему, никого из них не любил. Какие–то чувства он как будто проявлял к быстро умершим сыновьям от Екатерины, Петру и Павлу — во всяком случае, их он еще младенцами брал на руки, звучно целовал в попки, приказывал придворным кричать «виват» своим наследникам. Но с чем мы тут имеем дело: со святыми отцовскими чувствами или с политическим действом? С заявкой на то, чтобы гвардия и придворные с момента появления на свет этих детей знали бы их как наследников престола? Бог весть…

Во всяком случае с младенцем Алексеем, с сыном в возрасте 5, 6 или 10 лет, Пётр никогда не общался, и, судя по всему, царевич Алексей долгие годы его совершенно не интересовал. После отправки Евдокии Лопухиной в Суздаль, в монастырь, Алексея разлучили с матерью, и он стал жить у тетки, царевны Натальи Алексеевны. Было ему тогда 8 лет.

Лишь в 15 лет царевич Алексей получил «повеление» (вот так! Повеление! — А. Б.) явиться ко двору. С этого времени Пётр его особенно не выделял, но требовал разделять свои интересы и служить не просто старательно, а с рвением. Не надо быть ни царем, ни императором, чтобы понимать — Пётр требовал психологически невозможного. До «вызова» ко двору, где давно царила другая жена отца, Алексей видел отца всего несколько раз. Они не переписывались. Отец никогда не говорил с Алексеем и не интересовался, о чем он думает, что читает и чем занимается. Требовать от этого совершенно заброшенного парня, чтобы он любил отца и был ему предан, тем более предан идее «петровских преобразований», было просто вопиющей бессмыслицей.