Спасибо старым, матёрым китам – они как бы показывали пример и вели стадо за собой. Молодняк слушался плохо, взбрыкивал все, никак смириться не хотел с главенством подвывающих субмарин, которые сзади лупят кипятком из турбин, а спереди кусаются током. Но постепенно молодые самцы и боязливые китихи привыкали к трассе. Ведь что есть трасса перегона? Это цепочка кальмарьих пастбищ, где кашалоты отъедались полночи, отдыхали, а утром, плотно позавтракав, снова трогались в путь. Так еще можно жить!

Всего работники «Летящей Эн» гнали на юг почти шесть сотен кашалотов. Собрали, пересчитали, построили и тронулись.

Широким проливом меж островов Алеутской гряды огромное стадо покинуло Берингово море. Ландшафты островов были графичны и скупы на краски, как гравюра. Лесов здесь нет, и белый цвет первого снега на вершинах перемежался с коричневым и серым колером травостоя. Голые стебли борщевика и шероховатые бока валунов выделялись скудной гаммой, суровым спектром Севера.

Понемногу «Онекотан» продвигался к зюйд-весту, пока не пересек сороковую параллель. В этих местах проходило теплое течение Куросио, толкая теплые воды на север, и мало кто знал, что под ним в обратную сторону движется холодное Ойясио. А живность холодную воду уважает – в ней кислорода больше. И планктон в холодке Ойясио плодился и размножался бешено, отковывая пищевую цепочку: диатомеи жрали растворенные минералы, веслоногие рачки питались диатомеями, мальки харчили рачков, кальмары обедали мальками. А потом приплывали кашалоты и подкреплялись кальмарами...

– Все ли системы включены? – четко прозвучало в наушниках.

– Все, – ответил Браун, плавно подрабатывая кормовым вертикальным подруливающим устройством. – Прошу разрешения на спуск.

– Разрешаю. Курс?

– Ложусь на курс сто восемьдесят пять, скорость тридцать узлов. До цели один час расчетного хода.

– Принято.

Волны, хлюпавшие о прозрачный колпак «Орки-1», сомкнулись над субмариной. Мутным зеркалом отсвечивала водная поверхность – вид снизу. Нити серебристых пузыриков тянулись к ней, увеличивались в объеме, сплющивались, изображая модели ртутных шариков, и исчезали на границе океана и неба.

Привычно гудел перегретый пар в реакторе, монотонно посвистывал кислородный редуктор. Тимофей расслабился, выключил свет и повел субмарину на глубину. Нос «Орки» сильно наклонился, и фиксаторы сиденья подработали, мягко натянув широкий эластичный ремень. Красная стрелка батиметра проползла отметку «200». Температура за бортом – четырнадцать градусов. Еще несколько метров – и скачок. Сразу похолодало до плюс четырех. За спектролитовым колпаком двигалась планктонная муть, всплывали креветки и сифонофоры.

– А я так глубоко еще не бывал, – признался Токаши с заднего места. – Нет, один раз спускался в желоб у Бонин на «Вадацуми», но то не в счет...

– Ничего, – улыбнулся Браун, – скоро наверстаем.

Стадо кашалотов уже втянулось в будни перегона, отстающих взбадривать не приходилось, а вокруг, до горизонта, сдержанно шумел океан, скорее уж Великий, чем Тихий. Океан без оговорок. Море Японское или Берингово плескалось над малыми глубинами шельфа, а теперь «Орка» могла опускаться хоть на все отпущенные ей километры – под волнами, придавленные пучинами вод, простирались абиссальные равнины. Еще немного, еще чуть-чуть… Ранчо «Летящее Эн» располагалось на ИТО