– Микроплюм, – поправил бородатый.

– Именно. Я лично консервировал главный кессон Старой шахты, господа!

– Выходит, – сказал Браун, – кто-то ее расконсервировал?

– Именно! – подхватил Стремберг. – Расконсервировал и запустил аннигиляторы на проходку! А тут до астеносферы рыть недалеко, километров пять от силы. Мы как раз и пытались остановить запущенные кем-то проходческие работы, но это уже не в силах человеческих. Извержение будет продолжаться.

– По крайней мере, – пробурчал бородатый, – в фазу траппового [48] оно не перейдет.

– Да, коллегам удалось активировать линейные охладители и перемкнуть микроплюм.

Сихали, потирая щеку, отошел к окну. К нему несмело приблизилась Наташа.

– Думаешь, это из-за нас? – спросила она.

– Марина говорила о плане «Б», – сказал Тимофей. – Возможно, все эти траппы и плюмы – план «В». Чья субмарина всплывала перед началом этого милого апокалипсиса? А что за дискоид болтался в небе?

Не думая, он обнял за плечи Наташу, и девушка крепко прижалась к нему, дрожа всем телом.

– Напугали тебя? – прошептал Браун.

– Да…

Тимофея резануло жалостью. Он еще крепче прижал Наташу к себе, подумав, что завет Арманто он исполнит в точности, даже если мисс Стоун будет гнать своего «хранителя».

– Ну, – послышался голос Боровица, – чего стоим? Кого ждем? Хлев на палубе!

В тропиках темнеет быстро – пробьет шесть вечера, и все, сумерки. Ночь все подступает, подступает… В небе загораются звезды, восходит луна… Но китопасам было не до романтических восторгов – они драили палубу. Пепел смыть было легче всего, а вот выбросы лавы пришлось ломами расковыривать. Сверху базальт отливал черным стеклом, из трещин тянуло жаром, а внутри лава калилась вишневым свечением – шанцевый инструмент увязал в каменной мякоти. Пришлось накал гасить холодной водой и сковыривать, сковыривать, сковыривать… А после менять палубный настил, прогоревший до титанового основания. Зато сердце домовитого сегундо радовалось чистоте и порядку… «Онекотан» шел на юг в виду берега – темной щербатой полосы, освещенной луной. Ни звука не доносилось с земель Пацифиды-1, только слабый накат прибойных волн улавливался слухом. Земля сотворенная не подавала признаков жизни – некому было плодиться и размножаться. Трава уже подрастала, высасывая соки из ила и пепла, а вот травоядные пока не завелись, да и хищники не прокладывали тропок – черед не пришел.

Сихали Браун повернул голову на север. Там, отмечая линию небоската, позаривали зарницы и пошумливали громы – будто валуны прокатывались по каменным плитам.

Тимофей пригладил мокрые после душа волосы и глубоко вдохнул чистый, прохладный воздух. Сумасшедшая выдалась осень… Безумная. Унылая пора так круто развернула течение его жизни, что дух захватывало. Ну, телу тоже досталось… Браун машинально потрогал раненый бок. Рана затянулась, но все же касание отдавалось неприятным стяжением. Ничего, до свадьбы заживет… Вот только до чьей именно? Гулять ли ему на ней или гордо восседать в черной двойке жениха? А невеста кто?

Тимофей поморщился в лёгком раздражении. С Мариной ему уже не быть. Даже если он простит ее… Господи, да какая разница – простит не простит? Близость невозможна, когда между ним и ею – стена. Ему бы обидеться на Марину – смертельно, так, чтобы злость съедала начисто все прочие эмоции. Ан нет – не выходит у него обиды. Зато как он томится по прекрасному, тугому, шелковистому и горячему телу врачини, которая и не врачиня вовсе… А Наташа попрежнему не смотрит на него. Если же и взглянет случайно, то тут же отворачивается. Дескать, и знать таковских не знаем-с, и видеть не хотим-с. Да-с.