- Не забуду, - пообещал я.
Вдвоем с Еленой мы быстренько уложили в одну сумку мое барахло, включая одежду, а в другую - купленные накануне напитки и продукты, солидный двухнедельный запас: не сваливаться же нахлебником на голову одинокой женщине.
- Андрюша, я все хотела спросить, но стеснялась, - Елена тронула меня за рукав. - Что у тебя за странные отношения с телефонами? Почему ты не подходишь к городскому, если на звонки по мобильнику все равно отвечаешь? Так ты ни от кого не спрячешься.
- Во-первых, у меня новый номер мобильного, его не знает никто из посторонних, а номер городского телефона существует уже много лет и разошелся так неконтролируемо и широко, что никогда не знаешь, кто тебя может по нему разыскать. Какие-нибудь просители, молодые авторы, журналисты и так далее. А во-вторых, я не то чтобы прячусь, а разумно дозирую общение. Представляешь, сколько времени матушка будет морочить мне голову по городскому телефону? Или жена начнет подробно докладывать, как идет ремонт. А так они звонят на мобильный, я нагло вру, что вышел прогуляться и перезвонить мне некуда, в темпе рапортую, что жив, здоров и сыт, и всё. Они же понимают, что каждая секунда разговора - это деньги. Оливки берем или пусть здесь остаются?
- Если не острые, то берем.
- Острые, я к пиву выбирал.
- Тогда ну их, острое вредно. Ну что, Андрюша, все собрали? Можем двигаться?
Я видел, что Елена нервничает. Здесь, в моем доме, ей было не по себе, и она хотела побыстрее уйти отсюда. Да и мне отчего-то неприятно было тут находиться. Надо же, я помню, с какой любовью и тщательностью мы с Линой строили этот дом и обставляли его, сколько книг было написано вот за этим столом, сколько идей и сюжетных поворотов придумалось на просторной террасе в удобном шезлонге, сколько радости мне всегда доставляло пребывание на даче. Особенно в одиночестве. Или в обществе какой-нибудь очаровательной пассии. Но чаще все-таки в одиночестве. Я любил этот дом. А вот сейчас испытывал непонятную нервозность и неловкость. Впрочем, почему же непонятную? Вполне понятную и объяснимую. Этот дом ровно наполовину мой, а на другую половину принадлежит Лине, и не только в смысле права собственности, но и в смысле вкуса, запаха, наличия вещей, принадлежащих моей жене. После того что я вспомнил, находиться здесь было почти физически больно.
- Поехали, - скомандовал я.
Запирая дверь, я подумал, что закрываю на замок темный чулан, в котором остается отвратительное прошлое. Может быть, я вообще больше не вернусь сюда, уйду от Лины, разведусь с ней, оставлю ей этот загородный дом и начну жизнь сначала, с новой страницы. Женюсь на Елене... Да, с квартирой надо будет подумать, как поступить, а вот дом я точно оставлю Лине, ведь именно здесь я провел те дни после избиения, самые черные дни в моей жизни, и незачем мне вновь и вновь погружаться в эту атмосферу. Именно сюда приезжал тогда Борис, и воспоминания об этом кажутся мне еще более болезненными, чем воспоминания о четырех ублюдках, мочившихся на меня в летнем подмосковном лесу. И именно здесь, в этих стенах, на этих диванах и креслах, провел я страшную минувшую ночь, осознавая восстановившуюся в памяти реальность и ее последствия. Если правда, что тяжелые переживания и черные мысли имеют отрицательную энергетику, которая сохраняется в помещении надолго, то здесь, в этом доме живые организмы не имеют перспектив выживания. И я не буду больше здесь жить. Похороню здесь бывшего Корина и повезу в город Корина нового. Может быть, все-таки можно вырубить свой сад и посадить новые деревья и цветы? Высказать всем открытым текстом все, что думаю о них, разоблачить обман, разорвать отношения, повернуться и уйти. И начать все заново: завезти саженцы и растить новый сад.