Недоуменный взгляд масона уставился на него.

– Зачем тебе это? Ты что, свихнулся?

Леонид тяжело вздохнул:

– Видишь ли… Я не знаю, как тебе это объяснить… Но я понял, что совершил огромную ошибку. Мне, оказывается, совершенно не было нужно это переселение. Молодость, девочки, веселая жизнь – всем этим я пресытился очень быстро. А вот что для меня по-настоящему ценно, я осознал только сейчас. Выяснилось, что я вообще не могу существовать без своего дела, без моего Завода!.. Пусть я буду стар, не слишком здоров, пусть женщин во мне привлекают только мои деньги, но я хочу вернуться в холдинг, для меня нет ничего важнее.

– Не очень здоров, говоришь? – усмехнулся Серебряный в ответ на эту горячую речь. – По-твоему, опухоль в желудке – это легкое недомогание?

– А у меня ее не будет, – уверенно заявил Голубев. – В моем сознании этой болезни нет. Значит, по возвращении в старое тело я ее с собой не перенесу.

– И что ж ты мне предлагаешь? Забирай, дорогой, свой рак и иди с ним обратно в тело Рощина?

– Нет, Кирилл, – убежденно проговорил Леонид. – Я предлагаю тебе сделку, выгодную для нас обоих. Ты возвращаешь мне меня – мой Завод и привычный мне облик, а я возвращаю тебе твое молодое тело в комплекте с рекомендациями, как избавиться от болезни. И – деньги. Все, что я успел тогда перевести на имя Рощина. Все останется у тебя. Ты будешь здоров и богат.

– Ты снова хочешь обмануть меня.

– Нет. Цена слишком высока.

– Что-то ты расщедрился, – подозрительно поглядел Серебряный.

– Ну, во-первых, я не сомневаюсь, что холдинг быстро принесет мне необходимое. В отличие от тебя, я умею им управлять… А во-вторых, честно тебе признаюсь, переоформить собственность еще раз уже просто не получится. Скажем, мой швейцарский банкир решит, что мы оба сошли с ума. Что это за передача счетов туда-сюда каждые два месяца?

Глеб Серебряный снова, насупясь, уставился в пол.

– Уходи! – сказал он, не поднимая глаз. – Я должен подумать.

– Как скажешь, Кирилл! – Голубев поднялся из кресла. – В случае чего ты знаешь, как меня найти.

– Ну что? – кинулась к нему с расспросами Ксюша, едва он открыл дверь автомобиля. – До чего вы договорились?

– Пока не знаю, – отвечал Леонид. – В данную минуту ничего с уверенностью сказать не могу…

– Но хоть надежда-то есть?

– Не знаю…

Ксения с Леонидом как раз были в театре и смотрели премьеру «Самоубийцы» Эрдмана в постановке Вениамина Смехова, когда в кармане Голубева зазвонил телефон.

– Вот черт! Забыл поставить на вибрацию, – покаялся он в ответ на недовольный взгляд спутницы. В темноте, на ощупь, Леонид сбросил звонок, но телефон зазвонил снова и снова, и ему ничего не оставалось, как, пригнувшись и извиняясь перед соседями, выбраться через их колени в фойе.

– Алло? – проговорил он, зажмурившись. После темного зала контраст с ярко освещенным холлом был слишком резким.

– Твоя взяла. Я согласен, – пробурчал в трубке знакомый голос, и, прежде чем Голубев успел ответить, раздались короткие гудки.

Леонид так и остался стоять с зажатым в поднятой руке телефоном перед большим зеркалом, украшавшим пустое фойе театра. Надо было бы ликовать и торжествовать победу, но на душе почему-то стало тревожно.