Последняя наша с ней встреча была, когда я вернулась из поездки во Францию. В Орлеане я зашла в парфюмерную лавку и обалдела и от духов, и от того волшебного изобилия, которое там было. А продавщица что-то чистила, она то ныряла под прилавок, то показывалась. И потом она вышла, увидела, что в магазине никого нет, кроме меня, растерянной девочки из далекой России. А я тогда очень любила духи «Анаис Анаис», а в витринах стояло не меньше десяти флаконов разных этих «Анаис Анаис»! Вообще, всё не так дорого стоило, но у меня денег на духи, конечно, не было.
Продавщица меня спросила: «Откуда вы?» Я сказала, что из России: «Jo si actriss, Jo si russ». Я не играла, но, наверное, мой взгляд был такой выразительный, что француженка сказала: «Один момент», – и пошла за кулисы, туда, к себе, и вынесла целую коробку духов.
Это были демонстрационные пробники в больших флаконах. Я ахнула. После наших магазинов с их вечным дефицитом передо мной лежало настоящее богатство. Там было много духов, очень хороших, а некоторые – в двух экземплярах. Я выбрала чёрный флакон – теперь уже не помню, как назывались духи.
Фаину Георгиевну я увидела в театре, когда она пришла на сбор труппы. Я догнала её на лестнице и окликнула: «Фаина Георгиевна». – «А кто это?» – она уже видела плохо. «Это я, Валя Талызина». – «Валечка!» Я взяла её руку, говорю: «Фаина Георгиевна, я хочу вам подарить духи», – и пшикнула ей на ладонь: «Понюхайте, они вам нравятся?» – «Да, очень». – «Тогда возьмите». Она очень любила духи. Это последняя наша с ней была встреча. Больше мы с ней не виделись.
«Дядюшкин сон» повезли в Париж. Я очень хорошо играла свою роль. Французские газеты писали: «Этот мраморный лоб, эта лебединая шея, этот тонкий стан, эта русская красота». И переводчица Лили возле автобуса переводила нам утром статью, а Витька Отиско и Вадик Бероев кричали: «Валька, покажи, где это у тебя всё»! Эльза Триоле пришла за кулисы: «Хочу взглянуть на русскую красоту!» Я помню, у неё на всю грудь была брошка, большая, как блюдце, с алмазами и бирюзой.
Я моталась по Парижу. Когда я пришла на приём по поводу окончания гастролей, я была уставшая (не было времени помыть голову), у меня болели ноги. В каком-то платьице и пиджачке, ненакрашенная, мрачная. Оказалось, дипломат из посольства захотел со мной познакомиться. Меня к нему подвели, он сказал какие-то дежурные слова, поблагодарил, а когда я отошла, бросил: «Господи, лучше бы я её не видел».
С нами на гастроли поехал Николай Иванович, прекрасный, милый, очень симпатичный человек, а потом мы узнали, что он был капитан КГБ. Когда меня один мужчина захотел пригласить на обед, я сказала: «Одну секунду, я спрошу у Николая Ивановича». Он ответил: «Боже мой, как это им ещё не надоело!» И больше он меня, конечно, не приглашал.
Мы были в Париже около шести дней: приезд, отъезд и три спектакля: «Дядюшкин сон», «Маскарад» и два раза «Дороги». Бортников там засверкал, о нём написали: «Тень Жерара Филиппа промелькнула над нашей сценой».
В «Маскараде» у меня был маленький кусочек, два слова на проходе. Я играла какую-то племянницу Но у меня была неземной красоты шляпка – наши актрисы научились вниманию к мелочам. Я помню, когда открылся занавес в «Маскараде», второй акт, все мы стояли в белых платьях, и Париж захлопал, потому что это было безумно красивое зрелище. Выглядели мы потрясающе: все в корсетах, в белых платьях, с причёсками. Сейчас такого нет даже на экране.