Вскорѣ послѣ отсылки сей ноты, Бонапарте, раздраженный предложеніемъ Короля Парламенту, кажется, рѣшился вдругъ кончить эти столь медленные переговоры между Франціею и Англіею; но избранное имъ для сего время, мѣсто и средства были равно необычайны. На торжественномъ съѣздѣ въ Тюльери, 13 Марша 1603 года, Первый Консулъ подошелъ къ Лорду Витворту, въ сильномъ волненіи, и сказалъ такъ громко, что всѣ окружающіе могли слышать: -- "И такъ вы рѣшились воевать!" Послѣ чего, не слушая отвѣта Англійскаго Посланника, онъ продолжалъ: -- "Мы дрались пятнадцать лѣтъ -- вы хотите еще пятнадцать лѣтъ драться -- и вы меня къ этому принуждаете." Потомъ онъ обратился къ Графу Моркову и къ кавалеру Аззарѣ -- "Англичане хотятъ войны; но если они первые обнажатъ мечъ, то я послѣдній вложу его въ ножны. Они не соблюдаютъ трактатовъ, такъ задернемъ же ихъ чернымъ крепомъ!" Послѣ сего онъ опять заговорилъ съ Лордомъ Витвортомъ: -- "Къ чѣму эти Вооруженія? Противъ кого вы берете такія мѣры предосторожности? У меня нѣтъ ни одного линѣйнаго корабля въ портахъ Франціи. Но если вы возьмете оружіе, то и я возьму его -- если вы хотите драться, то я буду драться -- вы можете истребить Францію, но не испугать ее."

 -- "Мы не хотимъ ни того, ни другаго;" отвѣчалъ спокойно Лордъ Витвортъ: "Мы желаемъ жить съ нею въ добромъ согласіи."

 "Такъ соблюдайте трактаты," сказалъ Бонапарте съ гнѣвомъ. "Горе тѣмъ, которые ихъ нарушаютъ! Они будутъ отвѣчать за послѣдствія предъ цѣлою Европою."

 Сказавъ сіе и повторивъ два раза свои послѣднія слова, онъ вышелъ изъ собранія, весьма удивленнаго неприличіемъ и неумѣстностью такой сцены.

 Эта необычайная вспышка легко можетъ быть объяснена, если приписать оную единственно нетерпѣливости запальчиваго нрава, сдѣлавшагося отъ безпрерывныхъ успѣховъ еще болѣе раздражительнымъ при малѣйшей преградѣ, поставляемой его любимымъ замысламъ; но по свидѣтельству тѣхъ, которые имѣли случай хорошо знать Наполеона, эти порывы запальчивости, которымъ онъ иногда предавался, были у него менѣе слѣдствіемъ невольной и болѣзненной раздражительности, чѣмъ средствомъ, заранѣе обдуманнымъ для того, чтобы озадачить и испугать тѣхъ, съ которыми онъ имѣлъ дѣло. Слѣдовательно можетъ быть, что политика участвовала въ этомъ гнѣвѣ Перваго Консула, и что онъ вспомнилъ совершенный успѣхъ поступка своего съ Кобенцелемъ, когда онъ съ горяча разбилъ его Фарфоровый сервизъ передъ подписаніемъ Кампо-Формійскаго трактата. Но Британія находилась совсѣмъ не въ томъ положеніи, какъ Австрія, и онъ могъ перебить весь Сен-Клудскій Фарфоръ, не произведя ни малѣйшаго впечатлѣнія на непоколебимое хладнокровіе Лорда Витворта. И такъ эта гнѣвная выходка не послужила ни къ чему, кромѣ того, что она разрушила слабый остатокъ надежды на миръ, показавъ запальчивость и упорство того человѣка, отъ разсудка или отъ прихоти котораго, судьба Европы въ эту опасную минуту по несчастію зависѣла. Сіе происшествіе, оскорбившее Британію въ лицѣ ея посланника и въ присутствіи представителей цѣлой Европы, чрезвычайно какъ усилило всеобщій духъ негодованія въ Англія.