Один из людей моего круга, П. В. Палиевский, еще на рубеже 1950—1960-х годов утверждал, что 1937 год — это «великий праздник», праздник исторического возмездия. Много позднее человек совершенно иного, даже противоположного мировосприятия, Давид Самойлов написал: «Тридцать седьмой год загадочен… Загадка 37-го в том, кто и ради кого скосили прежний правящий слой. В чьих интересах совершился всеобщий самосуд, в котором сейчас (это пишется в конце 1970-х — начале 1980-х; раньше люди этого типа думали иначе. — В.К. ) можно усмотреть некий оттенок исторического возмездия. Тех, кто вершил самосуд, постиг самосуд».
Существенно, что даже «либеральный» идеолог понял в конце концов необходимость признать этот смысл 1937 года — смысл возмездия (пусть даже, как говорится, скрепя сердце: «некий оттенок»). Правда, тема «возмездия» решена Д. Самойловым слишком прямолинейно: вот, мол, те люди, которых «скашивают» в 1937-м, ранее, начиная с 1917-го, сами беспощадно «скашивали» других людей и потому в конце концов получили столь же беспощадное наказание. Это толкование, по сути дела, подразумевает, что в истории действует неотвратимый закон возмездия, благодаря которому насильники и палачи сами подвергаются репрессиям и казням.
Вообще-то вера в реальность такого закона существует. Супруга Михаила Булгакова Елена Сергеевна записала 4 апреля 1937 года в своем дневнике:
«В газетах сообщение об отрешении от должности Ягоды (в 1934–1936 годах — глава НКВД. — В.К. ) и о предании его следствию… Отрадно думать, что есть Немезида…» (древнегреческая богиня возмездия). И даже о литераторах — рьяных «обличителях» Булгакова — в дневнике сказано (23 апреля 1937 года): «Да, пришло возмездие. В газетах очень дурно о Киршоне и об Афиногенове».
А в записи 27 апреля 1937-го она рассказывает, как встреченный на московской улице писатель Юрий Олеша «уговаривает М.А. (Булгакова. — В.К. ) пойти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня, и на котором будут расправляться с Киршоном. Уговаривал выступить и сказать, что Киршон был главным организатором травли М.А. Это-то правда. Но М.А. и не подумает выступать с таким заявлением и вообще не пойдет…», — то есть не хочет принимать участия в «возмездии»…
М.М. Бахтин вспоминал о судьбе следователей ГПУ, которые в 1928–1929 годах стряпали его «дело», а также «дело» его близкого знакомого — историка Е.В. Тарле; в 1938 году этих следователей расстреляли: «Тарле мне написал с торжеством: “А знаете, наших-то ликвидировали”. Но я не мог разделить этого торжества».
Тем не менее можно все же понять людей, которые со своего рода языческим упоением воспринимали возмездие, обрушившееся на тех, кто в конце 1910-х — начале 1930-х годов так или иначе играли роль палачей и превратились в жертвы в 1937-м либо позднее. Но проблема, если вдуматься, достаточно сложна. Ведь в 1937-м погибли или оказались в заключении многие и многие люди, которых ни в коей мере нельзя отнести к категории «палачей», и уже одно это ставит под сомнение «закономерность», каковую вроде бы можно увидеть в казнях вчерашних палачей, — не говоря уже о том, что далеко не все из них получили возмездие (об этом мы также еще вспомним)…