Перечисленные работы, господа, велись во всех частях огромной империи. Вы, делегаты всех ее департаментов, знаете, что никакой край не был забыт. Работы оживляли новую и старую Францию, Рим, азиатские департаменты, Голландию, Париж и наши старые города. Всё присутствует в мысли императора, всё ему одинаково дорого. Его забота не знает отдыха до тех пор, пока можно творить добро.

С момента восшествия его величества на трон израсходовано: на императорские дворцы и строения короны — 62 млн. франков, на фортификации — 144 млн. франков, на морские порты — 117 млн. франков, на дороги — 277 млн. франков, на мосты — 31 млн. франков, на каналы, навигацию и орошение — 123 млн. франков, на работы в Париже — 102 млн. франков, на общественные здания департаментов и главных городов — 149 млн. франков. Всего — 1 млрд. 5 млн. франков.

Но эти работы ничто по сравнению с тем, что замышлял император, — он мечтал о европейской ассоциации. «Пока будут воевать в Европе, — говорил он, — это будет гражданская война». Пока было возможно, он учреждал европейские призы за полезные изобретения, за великие научные открытия. Во время ожесточенной войны англичанин Дэви и пруссак Германн были увенчаны Институтом.

Я не могу закончить эту главу, не процитировав защитительную речь, произнесенную Наполеоном по поводу своего правления, которая может быть единственным ответом пленника на клевету его тюремщиков:

«Я вновь закрыл бездну анархии и уничтожил хаос. Я очистил революцию, облагородил народы и укрепил королей. Я возбудил все соревнования, вознаградил все достоинства и раздвинул границы славы! Все это чего-нибудь да стоит. И потом, в чем могут меня обвинить, чтобы историк не смог защитить меня? В моем деспотизме? Но он покажет, что диктатура была необходима; он докажет, что распущенность, анархия, великие беспорядки еще стучались в дверь. Меня обвинят в том, что я слишком любил войну? Но он покажет, что на меня всегда нападали. В том, что желал универсальный монархии? Но он сделает очевидным, что она была лишь результатом обстоятельств, что сами наши враги шаг за шагом подводили меня к этому… В честолюбии? А! Вне сомнений, он найдет его во мне, и много, но наиболее великого и высокого из тех, что существовали, — это создать, сотворить наконец империю разума, где был бы простор и радость всем способностям человека. Здесь, быть может, историку придется сожалеть о том, что такое честолюбие не было полностью удовлетворено…»

Что еще сказать?

Англичане были правы: тот, кто совершил, кто задумывал свершить подобное, не нуждается в эпитафии.

1. Я умираю в папской и римской религии, в лоне которой родился более пятидесяти лет назад.

2. Я желаю, чтобы пепел мой покоился на берегах Сены, среди французского народа, так любимого мною.

3. Я всегда восхвалял мою дорогую супругу Марию-Луизу; до последних мгновений я сохранял к ней самые нежные чувства; я прошу ее позаботиться о том, чтобы уберечь моего сына от козней, окружающих его детство.