— О благородный господин, милорд. Я искренне благодарен вам за спасение моей жизни и жизни моих близких. Воины нечестивого принца Робера…

На этом самом месте он перестает кланяться и падает ниц у моих ног. Не по своей, правда, воле. Малютка Джонни слегка пинает его сапогом под ребра, и взрыкивает:

— Ты что плетешь, debiloid? Прынц тебя защитить велел, а ты!.. — после чего следует уже более серьезный пинок.

— Ваше высочество! Пощадите! Нам говорили… — алхимик корчится на земле, точно угорь на сковородке. — Нас обманули!..

— Прекрати, Джон. Аккуратно поставь его на ноги. Ты же видишь: он — жертва пропаганды…

Де Литль сдвигает набекрень свой шлем и чешет в затылке:

— Не… Ну, если тебя сама Рropaganda заколдовала… тогда конечно… — и с этими словами он поднимает ученого бедолагу на ноги и даже отряхивает его костюм. — Так бы и сказал, что тут Prоpaganda ошивается… Ты, кстати, ее не видал? Не знаешь, где она прячется?

Мужичок обалдело мотает головой и крупно вздрагивает…

— Да ты не дрожи, браток! Будь уверен: мы тебя ему в обиду не дадим!..

И с этими словами Джон хлопает ошарашенного алхимика по плечу.

Мне стоит невероятных усилий не расхохотаться, глядя на то, как сержант-ат-армее де Литль разыгрывает из себя «доброго чекиста» в лучших традициях советского кинематографа. Вот же блин горелый! Веселуха… Позвольте-ка… Алхимик, говоришь? А вот кстати…

— Слушай-ка, муж ученый. Тебя как хоть зовут-то?

Но ответить мужичок не успевает. Из дома вылетает пухлая, не лишенная привлекательности дамочка средних лет и весьма растрепанной наружности. В отличие от мужа, она мгновенно въезжает в ситуацию и бухается передо мной на колени, одновременно умудряясь принудить своего дорогого супруга занять туже позицию…

— Ах, ваше высочество! Не знаю, как и благодарить вас за вашу милость. Мой-то пентюх, — она чувствительно толкает его в бок и шипит «Кланяйся, кланяйся», — мухи в жизни не обидел. Кому беда от того, что он всякой ерундой в своем подвале занимается? Дурного же в этом нет? На свои ведь денежки… Хотя я ему тысячу раз говорила: не доведут тебя до добра твои занятия! Не дело для доброго христианина Меркурия с Сатурном совокуплять! И так-то срам, а ведь еще и слова языческие!..

— Та-та-та! Добрая женщина, сделай одолжение: помолчи!

Я поворачиваюсь к алхимику:

— Ну-ка, встань. Теперь отвечай: как звать?

— Эдгар, Ваше Высочество, — он кланяется в пояс. Эдгар Годгифсон, если Вашему Высочеству будет угодно…

Интересно, а если мне будет неугодно, как его звать будут? Ладно, к делу…

— Послушай, Готфигсон, у меня к тебе есть пара вопросов. В твоей лаборатории…

— Простите, Ваше Высочество, в моей где?..

— Ну, в твоей мастерской. Есть в ней такая… — Блин! Как бы ему серу описать? — Такое вещество… Оно желтое, горит синим пламенем и очень воняет. Кислым таким воняет…

На мгновение алхимик задумывается, а потом радостно выдает:

— Вы имеете в виду терра фоетида, Ваше Высочество?

Ага. Именно ее… возможно. Сейчас разберемся…

— Если она есть — веди и показывай.

Минут через пять мы стоим в лаборатории достопочтенного Эдгара Годгифсона. Вокруг некоторый беспорядок, но, кажется, особенно ничего не пострадало…