— Здорово!

— О! — жилистый выехал вперед. — По здорову ли, принцепс Робер… Гудкович?

— Благодарствую, — надо и мне попробовать придерживаться их манере речи. — Что ж, надумали ли витязи земли Русской под мою длань идти?

— Не розумею, о чем ты баешь, принцепс, но гадаю — об нашей роте. Мы круг дружинный собрали, да и приговорили: быть по сему!

— Славно, молодцы, славно! — повернувшись к своим сопровождающим, я произнес — Тесть мой, славный сенешаль Англии… Короче, деньги нужны, — я быстро пересчитал русских воинов. — Девяносто девять марок. Давай: одна нога тут, а другая — уже здесь!

Славный сенешаль Ральф Мурдах, успевший за время нашего тесного общения и родства уяснить, что мои распоряжения должны выполняться бегом, унесся за деньгами. И очень скоро я сообщил своим подданным, что в наше войско вступили тридцать три богатыря…

— Знакомьтесь, друзья. Это — боярин из далекой Руси, Олекса Ольстинич, — я выдвинул вперед жилистого предводителя своих земляков. — Он и его люди пожелали принести мне клятву верности, потому как поняли, что я воюю за правое дело.

Ближние одобрительно зашумели, хотя тесть и хмыкнул, словно бы про себя:

— Ну да, а серебро — взял…

— Тестюшка… — Я наклонился к нему поближе и прошипел на ухо, — А ты мне по прекрасному и благородному порыву души служишь? И ничего-ничего за свою службу не желаешь? И Машу за меня бы отдал, если бы я Хэбовым сыном оказался? Вот то-то: молчи-ка в тряпочку, да с новыми товарищами дружбу води. Ты же — сенешаль, по-ихнему — «воевода»…

— Voevoda, — тесть пробует слово на вкус. — Voevоda, voevoda…

Услышав знакомое слово, русичи подтягиваются, а Олекса Ольстинич делает шаг вперед:

— Исполать тебе, славный воевода… — он вопросительно смотрит на меня.

— Ральф Мурдах, — подсказываю я ему. — Великий сенешаль английский.

— Исполать тебе, славный воевода, скинь-шиш-кисель ангельский, Ральфий Мурдахович…

— И посла же господь имечко, — прошептал благоговейно один из дружинников. — Эдаким едино ворогов пужати, або нечистого закляти…

…Через пару часов, я беседовал с моими новыми «гвардейцами» — бойцами «русской сотни». Правда, до сотни им еще далеко, ну да лиха беда начало… А вот, кстати:

— Олекса, а ты ж вроде говорил, что вас три десятка и еще четверо? Так куда еще-то один делся? Там остался, или погиб при вашем побеге?

— Да сказнили мы его, — сообщает боярин после секундной заминки. — Ишь, удумал, поганец: о нашем круге да приговоре данам поведать…

Он делает долгий вкусный глоток вина и грустно замечает:

— Недаром про него молва шла, будто матка его не от мужа сваво, а от половчина-полоняника понесла. Слюбилась, змеюка, вот и выродила выродка… — И, заметив мое удивление, поясняет, — Да мы его втихую. Жилу подсайдашником перехватили — он и охнуть не успел…

И пока я пытался переварить разъяснения, в очередной раз восхититься принятым здесь методам убеждения и понять, что за зверь «подсайдашник», Олекса Ольстинич неожиданно, понизив голос, выдал:

— Ты, принцепс, не боись. Про род твой мы ни единой душе не обмолвимся. То, что ты Гудкова племени — так нам то и ладно: Гудок, он завсегда удалый был, баской добычей славен. А ты, по всему зримо, в батьку задался…