– Слушаюсь, миледи, – слабо улыбнулась в ответ миссис Брэмбл, обернувшись в дверях. – Не беспокойтесь о старой миссис Брэмбл. Завтра я снова буду как огурчик. А вы... Вы просто постарайтесь запомнить то, что я вам сказала.

– Запомню, – кивнула ей леди Тремейн. – А теперь ступайте, ступайте и ложитесь в постель отдыхать и набираться сил.

После ухода миссис Брэмбл в сопровождении молоденькой горничной леди Тремейн снова позвонила, вызывая новую горничную, и в ожидании со вздохом присела на кровать. Со вздохом, потому что приехала сюда отдыхать, а не решать какие-то проблемы. Вспомнились Анастасия и Дризелла. Мелькнула мысль написать им коротенькое письмецо, скорее даже записочку, но сделать это ей не удалось – в дверь постучали.

– Войдите! – на это раз пришла высокая угловатая девица, целиком состоявшая, казалось, из тощих рук и ног. – Будь любезна, дорогая, дай знать леди Хакли, что мне нужна Ребекка, чтобы помочь одеться и причесаться к ужину. Спасибо.

Молоденькая горничная молча кивнула и вышла за дверь, неуклюже загребая ногами и что-то бормоча себе под нос. Леди Тремейн покачала головой, только сейчас сообразив, что за разговорами с миссис Брэмбл пропустила гонг, призывающий переодеваться, а значит, может, чего доброго, и опоздать или явиться неодетой и непричёсанной.

«Ну и ладно, – со смехом подумала она. – Может, мне и не стоит производить впечатление на какого-то джентльмена из неведомых, но опасных земель?»

Напрасно леди Тремейн волновалась, что опоздает. Ребекка так умело и быстро причесала её и помогла одеться, что она спустилась вниз как раз вовремя.

Гости собрались в большой красиво убранной гостиной. В двух хрустальных люстрах горели белые восковые свечи, они заливали приходящих своим мягким светом, отражались ослепительными искорками от бриллиантовых украшений и блёсток на платьях женщин. Леди Тремейн всегда находила дам своего круга слишком броскими, пёстрыми до ряби в глазах. Они напоминали ей экзотических птиц, особенно ярко выделявшихся на фоне чёрно-белых, как пингвины, джентльменов в их крахмальных манишках и хвостатых фраках. Что касается самой леди Тремейн, то ей всегда больше нравилось то, как всё устроено среди настоящих птиц с их серенькими самочками и самцами с красочным оперением.

Как мы уже знаем, леди Тремейн давно привыкла к своей траурной одежде и теперь с огромным трудом заставила себя переодеться в пурпурное платье – исключительно для того, чтобы сделать приятное своей старинной подруге. Неудивительно, что в этом платье она сама чувствовала себя ещё одной расфуфыренной, покрытой блёстками, выставляющей себя напоказ леди-птицей. Слишком дерзким, вызывающим казалось ей поначалу её пурпурное платье, однако довольно быстро она сумела убедить себя в том, что пурпур – это цвет, который знаменует постепенный переход от траура к более светлым тонам, и нет в этом ничего предосудительного. После смерти Френсиса прошло уже шесть лет, так что леди Хакли, наверное, права – пора заканчивать носить траур по нему. Шесть лет. Действительно, пришло время двигаться дальше.