— У них, кажется, свадьба намечалась, — сказал Антон.

— Все было на мази! Но Дашке старикан с Вокзальной магистрали подвернулся, и она решила более выгодную партию скомбинировать. Лева как узнал про старика, сразу поглупел. Ему повезло, что в ту пору я с выпивкой уже покончил и однажды, не вру, почти из петли его вытащил.

— Серьезно?

— Спроси Ефимыча. Подтвердит.

— Долго Зуев переживал?

— Несколько месяцев. Потом, как старик умер, Каретникова опять кругами возле Левы пошла. Ей помириться — пара пустяков. В этом отношении она немножко с приветом. За тот случай, когда карманы мне вычистила, я крепко оскорбился. Сцепились так, что чуть избушку на курьих ножках не разнесли. А через неделю встречаемся — она вроде все забыла: «Женечка! Не нашел свои деньги?» Понимаешь, куда загнула? Будто я по пьянке аванс посеял…

— Может, так оно и было… — осторожно сказал Антон.

— А где логика?.. Зачем бы ей меня без денег к себе тянуть? Скажешь, для любви? Куры засмеются. Я на пятнадцать лет старше Дашки, и вот эта плешина… — Дремезов хлопнул себя по лысой макушке, — у меня в ту пору сияла не меньше, чем теперь. Еще прибавь, что в дугу пьяный. Соблазнительный ухажер, а?.. Вообще-то сам наскреб на свой хребет. Дурная привычка у меня, у пьяного, была — рублями трясти. Похвастался, называется…

— Последний раз давно Каретникову видели?

— Перед тем, как Леве письмо отправил. В аптеке столкнулись. Поговорили пару минут. Нос, как всегда, кверху держит, а глаза невеселые. Что-то вроде бы у них с Левой рассыпалось. Не зря он спешно из Новосибирска в деревню на поселение укатил.

— Говорят, врачи ему посоветовали…

— Это отговорка. Больше года после больницы молчали и вдруг советовать начали.

— Что Каретникова в аптеке делала?

— Снотворное по рецепту получала. Меня в психушке из таких коробочек потчевали. Если парочку таблеток заглотить, как от кокаина закейфуешь… — Дремезов, словно спохватившись, глянул на Антона растерянными глазами и вдруг перешел на «вы»: — Не подумайте, что в психбольнице я с головой лежал. Нет! Из белой горячки меня там вытаскивали. Я ведь, не скрываю, спившийся инженер. Слава богу или черту теперь все алкогольные вывихи позади. Теперь у меня одно горе… от ума. — Дремезов побарабанил костистыми пальцами по красной папке. — Помните, Грибоедов сказал: «Всем глупым — счастье от безумья. Всем умным — горе от ума». Очень точно сказано. На своем опыте убедился. К слову, по вашему мнению, алкоголизм — это болезнь или распущенность?…

— Распущенность, переходящая в болезнь, — сказал Антон.

Дремезов, будто соглашаясь, наклонил голову.

— Правильно. Бытовое пьянство — это действительно страстишка, хобби, распущенность. Алкоголизм — болезнь. Течение этой болезни осложняется отношением окружающих. Скрюченного, например, радикулитом все жалеют. Пораженного алкоголизмом — презирают. Но болезнь есть болезнь. Можно сколько угодно взывать к совести заболевшего гриппом — чихать и кашлять от этих воззваний он не перестанет…

Заговорив об алкоголизме, Дремезов неузнаваемо преобразился. Выбритые до синевы щеки зарозовели, чуть раздвоенный подбородок гордо выдвинулся вперед, а сипловатый голос задрожал. Он словно заведенный говорил не умолкая: