– Он не нэпман, а агент по снабжению.

– Один черт! Посмотри на костюм, галстук, лакированные ботинки.

– Ты примитивный социолог, – сказал Миша, – для тебя одежда – главный признак классовой принадлежности.

– Больше того! – подхватил Генка. – Признак его психологии. Человек, возводящий в культ лакированные ботинки, пуст, как барабан.

– Культом могут стать и стоптанные сапоги.

– Просто у меня нет других.

– Возможно, Валентин Валентинович не так уж плох, – заметил Славка.

– Тогда с Витькой другой бы побоялся ввязаться, а он вышел и сказал правду.

– Это так, – согласился Миша, – и все же… Гладкий, сладкий, обходительный…

– Коммерсант, он и должен быть обходительным.

– Зимин приказал задержать его вагон, а Красавцев отправил. Потом я их видел вместе в ресторане. В чем суть махинации?

– Дает Красавцеву в лапу, а тот ему побыстрее отпускает товар, – объяснил Славка.

– Спокойно ты об этом говоришь…

– А что?! Стенать, рыдать, посыпать голову пеплом? Только слепой не видит, что делается. Хапают, рвут, тащат, дают взятки, берут взятки. Мелкота все сваливает на четыре «у»: усушка, утруска, угар, утечка; крупняки становятся миллионерами на четырех «без»: бесхозяйственность, безответственность, безграмотность, безразличие. Какое мне дело до Навроцкого, до Красавцева, когда их тысячи.

– Рано ты складываешь оружие.

– Просто я вижу немного больше. Другая, знаешь ли, площадка.

– Эстрада для оркестра.

– Ты хочешь меня оскорбить?

– Просто я хочу сказать, что ресторан не такая уж высокая площадка для обозрения жизни.

– Тебе остается добавить, что я гнилой интеллигент.

– Не надо говорить за меня, – возразил Миша. – Я могу сам за себя сказать…

– Пожалуйста, говори!

– Могу. Не следует собственные невзгоды превращать в барометр, в мерило жизни всего человечества. Тебе сейчас плохо, да, плохо, трудно. Но это не значит, что наступил мировой потоп. Он еще не наступил. Ты видишь нэпманов, аферистов, взяточников, но жизнь – это не только ресторан «Эрмитаж», жизнь значительно больше, чем ресторан «Эрмитаж». И если кучка паразитов, именно кучка, обворовывает государство, крадет и расхищает народное добро, вряд ли можно быть безразличным.

Этот разговор должен был рано или поздно произойти, он просто откладывается. Все же Генка примирительно сказал:

– Я думаю, вы оба неправы. Безусловно, ты, Славка, субъективен. Нэп – это временно, и нельзя так обобщать. С другой стороны, ломать голову над их делишками тоже не следует. Нам в их коммерции не разобраться, да и есть кому разбираться помимо нас. У нас свои задачи и свои обязанности, мы уклоняемся от них, прямо говорю. Юра и Люда шатаются по ресторанам – разве им место в советской школе? А мы молчим, мы в стороне. Витька Буров разлагает учащихся нашей школы, малолетних, заметьте, – мы опять в стороне, опять молчим.

– Им интересно с Витькой, – сказал Славка, – он их заворожил Крымом.

– Ах, так? У него, у Витьки, значит, романтика, а у нас скучная проза. Это ты хочешь сказать?

– Именно это, – подтвердил Славка.

– Ну, знаешь… Защищать Витьку… – развел руками Генка.