После того как Антоний уже оказался внутри, из окна снова сбросили веревку. Я с помощью Хармионы вскарабкался по ней наверх и втащил ее за собой. Там я увидел Антония, лежащего на золотом ложе Клеопатры, а Клеопатра, с обнаженной грудью, с мокрыми от слез щеками и разметавшимися по его телу волосами, стояла рядом с ним на коленях и страстно целовала его, вытирая кровь из раны своей одеждой и волосами. И пусть о моем позоре узнают все: когда я стоял там и смотрел на нее, во мне проснулась прежняя любовь к ней, и сердце мое вскипело от ревности, ибо я мог уничтожить их обоих, но погубить их любовь мне было не под силу.

– О Антоний! Любимый мой, мой муж и мой бог! – шептала она, задыхаясь от рыданий. – Как ты жесток, Антоний, если не пожалел меня и решил умереть, оставив одну с моим позором! Но я тотчас же последую за тобой в могилу. Очнись, Антоний! Очнись!

Он поднял голову и потребовал вина, которое я ему дал, подмешав в кубок зелье, успокаивающее боль, а страдал он невыносимо. Выпив вино, он попросил Клеопатру лечь рядом с ним на ложе и обнять его, что она выполнила. И тогда Антоний снова почувствовал себя мужчиной, ибо, позабыв о собственных бедах и боли, он стал говорить ей, что нужно сделать, чтобы спасти себя. Но она не слушала.

– У нас мало времени. Твой час близок, – промолвила она. – Давай лучше поговорим о нашей великой любви, которая длилась так долго и, быть может, продлится за пропастью, отделяющей жизнь от смерти. Ты помнишь ту ночь, когда впервые обнял меня и назвал любимой? О ночь бесконечного счастья! Ради такой ночи стоило жить, если судьба подарила ее человеку. Пусть даже у этой жизни такой горький конец!

– Да, моя египтянка, я помню ту ночь и живу лишь воспоминанием о ней, хотя с того часа удача отвернулась от меня… Утонула в глубинах моей любви к тебе, о прекрасная. Я помню… – он судорожно вздохнул. – Ты тогда в своей безумной игре выпила жемчужину, а твой астролог выкрикнул час, час исполнения проклятия Менкаура. С тех пор каждый день его слова преследовали меня. И даже сейчас они звенят у меня в ушах.

– Он давно умер, любимый, – прошептала она.

– Если он умер, значит, я уже близок к нему. О чем он говорил?

– Этот проклятый человек мертв! Его больше нет! Зачем его вспоминать? О, посмотри же на меня! Поцелуй меня! У тебя бледнеет лицо. Конец близок!

Он поцеловал ее в губы, и недолгое время, пока не пришла смерть, они оставались рядом, нашептывая друг другу слова любви, целовались, точно влюбленные новобрачные. Даже мне, охваченному ревностью, было странно и жутко видеть это.

Наконец, я увидел, как Смерть наложила на его лицо свою печать. Голова его запрокинулась.

– Прощай, моя египтянка! Прощай! Я умираю!

Клеопатра приподнялась на руках, посмотрела безумным взглядом на его пепельное лицо, а потом, громко вскрикнув, упала без чувств.

Но Антоний еще был жив, хотя говорить уже не мог. Я подошел к нему, опустился рядом на колени и сделал вид, что осматриваю его. Поднеся губы к самому его уху, я прошептал:

– Антоний, Клеопатра была моей возлюбленной до того, как перешла к тебе. Я – Гармахис, тот самый астролог, который стоял за твоим ложем в Тарсе, и это я привел тебя к гибели.