×
Traktatov.net » В начале было воспитание » Читать онлайн
Страница 163 из 176 Настройки

Жизнь Сильвии Плат была не тяжелее жизни многих миллионов людей. Правда, из-за чрезмерной чувствительности Сильвия гораздо сильнее страдала от периодически возникавших фрустраций, но и в минуты радости испытывала гораздо более яркие ощущения. Но в отчаяние она приходила вовсе не из-за этого, а потому, что не с кем было поделиться своими горестями. В письмах к матери она уверяла, что у нее все в порядке. Подозрение, что мать просто отказалась публиковать другие письма, едва ли оправданно. Ведь Сильвия не могла написать других писем, полагая, что мать нуждается в оптимизме дочери, который должен подтверждать правильность ее жизненной позиции, если же дочь откровенно поделится в письмах своими бедами и печалями, то мать просто умрет. Если бы Сильвия могла открыто высказать в письмах свое негативное отношение к матери и заявить, что в жизни у нее далеко не все благополучно, она бы никогда не покончила с собой. Если бы мать осознала, что никогда не понимала дочь, фактически оказавшуюся на краю пропасти, и испытала скорбь в этой связи, то она никогда бы не издала сборник писем дочери. Ведь тогда изданные ею самой письма доставили бы ей невыносимую боль. Но Аурелия Плат испытывала чувство вины, и письма призваны были доказать, что она невиновна. Примером такого самооправдания является следующий фрагмент из ее предисловия:

«Следующее стихотворение Сильвия написала в 14 лет. Она рисовала натюрморт, и когда закончила рисунок, то сразу же показала его нам. Уоррел, Грэмми и я были просто поражены. Тут в дверь позвонили, Грэмми сняла фартук, машинально бросила его на картину и пошла открывать дверь. Увидев, что весь рисунок смазался, Грэмми чуть не заплакала, но Сильвия сказала ей: „Не бери в голову, я сделаю все заново“. В тот же вечер она впервые написала стихотворение с трагедийным подтекстом „Я думала, что я неуязвима“, которое и было инспирировано описанным событием.

Я думала, что я неуязвима,
Что боль меня боится,
Страдание мне чуждо,
Душа моя свободна,
Словно птица.
А солнце грело в марте — просто чудо!
И мысль моя, лилово-золотая, —
О радости! Но и об острой сладкой боли,
Что с радостью повенчана навеки,
Не забываю.
Душа моя взмывает выше чайки
В прозрачные просторы поднебесья,
Крылом касаясь купола небес —
От легкости полета мир прекрасен,
Как песня.
(Как слабо все же сердце человека —
То лихорадочно трепещет, бьется,
То, словно чуткий музыкальный инструмент,
Стеклянным звоном плачет, то смеется.)
Вдруг мир стал серым, будто дождь осенний,
И счастье улетело в никуда.
И пустота, щемящая, глухая,
Жестоко меня за руки хватала —
И тогда —
Разорваны серебряные нити,
И небосвод разбился золотой...
И руки, что меня давно хранили,
Застыв, рыдали от такой потери, от боли той.
(Как слабо все же сердце человека —
Но мудрости итог в своих глубинах прячет,
Как инструмент, звучит и как кристалл, сверкает,
То, радуясь любви, безудержно смеется, то плачет.)

Мистер Крокет, обучавший Сильвию английскому языку, показал стихотворение одному из своих коллег, который сказал: „Даже не верится, что такое юное создание способно на такие переживания“. Когда я передала эти слова Сильвии, она шаловливо улыбнулась и сказала: „Пусть каждый толкует стихотворение на свой манер. Это его право“» (Plat, 1975, S.28).