Пожалуй, чего-то подобного она ожидала. Нет, отнюдь не брака, не замужества и венца величайшей державы в мире. Ждала и опасалась, что то, что кроется в глазах Константина – его восхищение, его призыв, его мольба, – однажды обратятся в признание. И вот он сказал… Почти повелел, как и положено властителю. И как ей теперь быть? Однако полно, как такое возможно? Сегодня они встретятся, и оба поймут, что это был лишь миг, краткая слабость. Но если Константин действительно потребует от нее ответа?

Она вспомнила самого императора – непререкаемое величие и стать. Он уже не молод, но и она давно не девчонка. А Константин по-своему даже привлекателен. Поначалу он казался ей суровым, мрачным. Не забыла еще, каким был, когда вопрошал ее о волшебной воде: будто милость оказывал, нисходя с высот державных, даже губы презрительно кривил. А потом выпил чародейскую воду… и взыграло в нем ретивое. И очи темные огнем вспыхнули, румянец на щеках заиграл. Моложе он, конечно, выглядеть не стал, но ведь и не ожидала чего-то подобного. И все же его внимание и расположение Ольге льстило. Да и сам Константин теперь не казался таким неприятным и чужим. Вон каким приветливым был при встречах, они вместе смеялись, он катал ее на ладье по морю, и улыбка его при этом была такая хорошая. Не трудно представить, как пригож базилевс был в свою лучшую пору. Да и ныне Константин интересный мужчина. Даже его седина в темной гриве слегка вьющихся волос будто не годов, а значительности ему придавала, темные густые брови подчеркивали выразительность глубоких глаз. И холеный весь такой, величественный. Император, одним словом. И стать подле такого…

Да при чем тут Константин? Главное – какова честь! Для самой Ольги, для ее страны. Какие возможности! Стать владычицей великой державы! Ах, как бы она Руси тогда помогла! Сколько бы для своих сделала! Если Русь станет союзницей Византии, если струги пойдут сюда караванами… Все о Руси заговорят! Да и сыну цесаревну Ольга тогда обязательно сосватает – и не важно уже будет, согласится ли Святослав креститься или нет. Вон Константин только и говорит: «Что пожелаешь».

От этих мыслей сладких княгиню отвлек голос заглянувшей в опочивальню услужливой боярыни.

– Матушка княгиня, чай, вставать пора. Вон наши уже и в церковь сходили, успели и возвернуться, а ты все спишь. Во дворец-то идти надо? Какое платье прикажешь подать?

Ольга пожелала облачиться в зеленую, расшитую серебристыми голубями далматику: зеленый цвет в Византии символизировал цветение и надежду. На плечи и голову княгиня накинула шаль морского оттенка, широкую, шелковистую, с узорчатой волнистой отделкой по краю. Ну и серьги в виде соцветий с легкими подвесками, браслеты звенящие, обязательный перстень с алым камнем на указующем персте – в Византии ни одна уважающая себя женщина не выходила из дому без украшений.

Когда примеряла высокую, украшенную самоцветами шапочку с плоским, зеленого бархата верхом, в покои без стука вошел Свенельд. По сути ворвался, оттолкнув прислужниц, сам смотрел гневно. Ольга чуть повернула голову. Ишь, тоже разряжен византийским щеголем. Сапожки белого бархата с узорами, светлый плащ на плече сверкающим синим камнем сколот, такие же камни блестят на его поясе, охватывающем затканный узором из грифонов лиловый скарамангий